И, конечно, они ее простят. Простят и не будут ругать.
В Туле шел дождь, а зонтика у Алины не было. В какой-то забегаловке, слишком крошечной для названия, она на последнюю мелочь купила булку с сосиской и кофе, пахнущий картоном, и, поев, вышла на улицу — абсолютно свободная, легкая, без денег, мыслей, привязанностей.
В подземном переходе Алина познакомилась с группой чумазых панков, которые на расстроенной гитаре лабали что-то совершенно непонятное, зато очень громко. Алину приняли в компанию. Она довольно быстро уговорила новых знакомых постоять спокойно и помолчать, а затем акапелла стала исполнять русские народные песни. Акустика в подземном переходе была потрясающая, и за три часа, благодаря тому, что рядом располагался рынок, Алина сумела напеть на четыре сотни. Панки зазывали ее остаться, заманивая на пиво и домашний сейшн к какому-то Пышному, но Алина отказалась и, забрав двести пятьдесят честно заработанных рублей, ушла.
Она проведет лето дома. Съездит с Олегом и Мишей ловить рыбу. Будет возиться на огороде с мамой. От этих мыслей сжималось горло, а на глазах выступали слезы. Домой…
Теперь, сидя в машине Бориса, она думала о доме с безотчетной тоской и тревогой. Словно что-то шло не так. Словно в семье Алтуфьевых для нее больше не было места. Словно она едет в место, которого нет. В то, что завтра утром, если все будет хорошо, машина не сломается, и Борис не выкинет свою попутчицу на дорогу ни с того ни с сего, как тот мутноглазый москвич, она приедет в родной дом, Алине верилось и не верилось.
Одиссея, устало подумала Алина, глядя, как за окном пробегают лесопосадки. Примерно в таком же чахлом осинничке каких-то пять месяцев назад она встретилась с Советом и потеряла Дэна. Воспоминание обрушилось на нее, как летний ливень на уставший от жары город, и Алина улыбнулась, чувствуя, как дрожат губы, а потом заплакала.
И Борис высадил ее. В тридцать пять лет приличный мальчик из хорошей семьи, он не захотел связываться с такими ненормальными, которые то улыбаются, то вдруг начинают рыдать чуть ли не в голос, и искренне пожалел, что нарушил мамино правило.
Он умрет через восемь лет от лейкемии, пережив мать на 4 года, одинокий, запущенный, никому не нужный, почти старик. Пряхи не ошибаются.
* * *
3 января из этого двора Алину увезли в психиатрическую клинику.
Ранним утром 11 июля после беспросветного мрака больницы, изнуряющего труда на десяти разных рабочих местах, потери друзей, боли и голода Алина снова входила в этот двор, думая, что ее путешествие наконец-то окончено.