— Приятного аппетита, — сварливо, но как-то по-родственному пожелал Андрей Петрович. — Развлекаемся?
— Так точно».
Подружка Светланка, бывшая, несмотря на солнечное имя, поклонницей готики и черного цвета, однажды восторженно заметила, что Алина пишет почти как Лавкрафт. Рассказы про вампира Никиту, который работал в милиции, нравились почти всем одноклассникам, а русичка сказала, что у Алины есть стиль. Правда, читала она статью о музее кукол в стенгазете, но все же…
Некоторое время Алина сидела просто так, крутя в руке гелевую ручку и ощущая знакомый трепет, охватывающий ее при мысли о своих героях, и теплую волну в груди. Никита и Андрей Петрович еще не знали, что со стороны новых захоронений к ним движутся оборотни, жаждущие мести за погибшего сородича — а она знала и уже видела, как двое спина к спине отстреливаются от рычащих и хрюкающих тварей.
«Оборотень не подавал признаков жизни. Шеф направил на него луч фонарика, и Никита увидел, как тает шерсть, обнажая пожелтевшее, бескровное лицо. Вскоре в траве лежало уже не чудовище, а молодой человек, почти мальчик. Никита вздохнул и отер губы тыльной стороной ладони.
Руки были теплыми. Шеф понимающе кивнул.
— Успокойся».
Немногословный, нордически спокойный Андрей Петрович был списан Алиной с Григория Альбертовича Токарева, учителя физики — хладнокровного, выдержанного и спокойного даже при объяснении новых тем.
«Никита откашлялся.
— Не понимаю, почему их стало так много.
Андрей Петрович усмехнулся.
— Это модно. К тому же все хотят жить вечно и вечно же оставаться молодыми.
Никита вздохнул:
— Уверяю вас, в том, чтобы жить вечно, нет ничего хорошего…»
«Алина».
Она вздрогнула и оторвалась от тетради. Приглушенный приятный голос был ей незнаком.
Оставив записи, Алина высунулась из комнаты. Миша валялся на диване и лениво переключал каналы телевизора. «Вам нужно кого-нибудь, — щелчок, — Nun liebe Kinder gebt fein, — щелчок, — Смотрите, коала, похоже, уснул, — щелчок, — Крупная железнодорожная…» Брат выглядел так, словно спал с открытыми глазами, и, возможно, так оно и было.
— Чего тебе, Мишель? — спросила Алина.
— А? — встрепенулся тот с выражением лица йога, грубо вырванного из нирваны.
— Ты меня звал?
— Куда? — не понял Миша. Алина махнула на него рукой.
— Спи.
Миша скорчил рожу и вернулся к прыжкам по каналам.
Усевшись за стол, Алина перечитала написанное, обнаружила в соседних абзацах повторяющееся слово «пожелтевший» и безжалостно вымарала его в обоих случаях. Ее сосед по парте Фролов, сочинявший детективы, не был столь щепетилен в подобных вопросах, считая, что написанное пером не вырубить топором — за что и получал «неуды» в сочинениях по литературе, где придерживался той же методы.