— Мать твою… Готово! — и Несса проснулась.
Андрей сиял, словно именинник, и осторожно укладывал в сумку пузырьки и странный предмет, названный шприцем. Судя по трепетной аккуратности, с которой он обращался с вещами, лекарство было приготовлено, получилось таким, каким нужно, и ждало своего часа. И вот теперь они шагали в деревню, Андрей нес сумку так бережно, как не всякая мать будет нести своего ребенка, и Несса знала, что беда перед ним отступит, потому что выражение лица Андрея было таким, какое Несса видела только в церкви на иконах…
— К кому ты первому пойдешь?
— Я пойду сразу в церковь, — ответил Андрей. — А ты — побежишь поднимать народ и звать туда. Время надо беречь, время сейчас очень дорого. Сначала привью тех, кто может двигаться, потом уже обойду лежачих.
— Привьешь? Как это — привьешь?
— Ну, дам лекарство.
Снежные хлопья мелькали все чаще. Вот и зима пришла — долгая, морозная, белая… Деревья обнимет инеем, птицы и животные лишний раз и носу не высунут из своих укрывищ, а люди устроятся в домах, в тепле и уюте, и будут топить печи, гадать о будущем лете и изредка выбираться проведать скотину. А ребята примутся катать снежных баб и скользить на коньках по замерзшему прудику… И никто уже не будет плакать кровавыми слезами. Никто.
Несса наконец-то приспособилась к скорому шагу Андрея и взяла лекарника за руку.
— Лишь бы они собак не спустили, — промолвила она. Андрей усмехнулся.
— Не спустят.
… Мальчик умирал, и Ана никак не могла признать этого. Сознание не пропускало мысль о скорой смерти сына, хотя она прекрасно видела и слышала, что Лоня давится от натужного кашля, что начинает бредить и его глаза заволакивает розовым гноем, который готовится растечься кровавыми слезами. Ана не верила, что ее сын, ненаглядный единственный ребенок, скоро ее покинет — это казалось ей совершенно невозможным, неправильным, как если бы ночью вместо луны на небе появилось солнце. Потому-то она и побежала в храм — только Заступник, даровавший ей долгожданное дитя, мог сейчас помочь. Не станет же он, только что забрав мужа, отнимать еще и ребенка…
— Заступник Святый и Всевечный, — шептала она, стоя на коленях и обводя лицо кругом, — сохрани наши души, укрепи наши сердца во всяк день, во всяк час, в каждую минуту…
В храме было тихо и холодно. Маленькие красные лампадки перед иконами, которые поспешно зажгла Ана, не в силах были разогнать плотную темноту, которая от тихого света казалась еще гуще и непроницаемей. Лица святых угодников и мучеников выглядели мрачными и унылыми; Ане было страшно, однако она не покидала храм и продолжала молиться, читая все святые строчки, выученные с детства. Не мог Заступник оставить ее и Лоню, не мог… А Лоня лежал, укрытый старой шалью, на каменном полу, под главной иконой, с которой ласково взирал Заступник в алом облачении; Ана слышала, что мальчик начинает надрывно хрипеть, стараясь вдохнуть еще немного воздуха, и молилась еще быстрее, еще громче…