И все равно — эти всплески кратковременны, а похмелье с печали и радости одно и то же.
На этот раз была объявлена радость — новоселье, хотя от радости до печали всего один шаг, как показывает практика и что вскоре было явлено.
Через несколько минут Пирошников понял, что руководить процессом он не в силах, и отдался естественному течению событий, заняв место во главе импровизированного стола и окружив себя детьми, то есть заняв для них места, потому что дети порхали туда-сюда с посудой, закусками и бутылками.
Место напротив, через длинный стол, занял Геннадий, фактический хозяин застолья — да он и не скрывал этого, командуя приготовлениями.
Кроме непосредственных участников переезда и новоявленных домочадцев в лице Пирошникова и Софьи Михайловны пока в качестве гостьи появилась одна Дина Рубеновна, которая не мешкая выпорхнула из своего бокса, неся какую-то армянскую сласть типа пахлавы. Как всегда, одета она была весьма изысканно, хоть и непарадно — джинсы и свитер грубой вязки, но было видно, что то и другое модно и недешево.
Не успели усесться, как нагрянули домочадцы из дальнего бокса, что напротив кафе, целое семейство Данилюков — отец, мать и сын тринадцати лет — со своею вишневой настойкой и солеными огурцами, не считая пластмассовых табуреток. Впрочем, старший Данилюк и пол-литра вынул из кармана.
— Народ! — воззвал Геннадий, поднимаясь. — Этак мы до вечера собираться будем. Наливай, остальные подтянутся… Я хочу представить вам нового соседа, Владимира Николаевича, бывшего жильца нашего дома. Знаю я его уже сорок лет…
И Геннадий с рюмкой в руках, принялся рассказывать, что он знал о Пирошникове. К счастью, самых важных обстоятельств появления здесь Пирошникова и последующих приключений Геннадий не знал, иначе неизвестно, что вышло бы из этого мирного застолья.
— …Много лет Владимир Николаевич несет культуру в массы, — продолжал Геннадий, удивляя Пирошникова не столько связностью речи, сколько безотчетным следованием укоренившимся где-то в официозе штампам… — Магазин его мы знаем на Первой линии. А здесь у нас будут стихи! Поэзия, значит! — с преувеличенным энтузиазмом провозгласил Геннадий, уже информированный своими клевретами.
— Поэзия — это прекрасно! — воскликнула Дина Рубеновна.
— Ну стихи, значит, стихи, — миролюбиво согласился Данилюк-старший и опрокинул рюмку, не дожидаясь конца тоста.
— Погоди, Иван Тарасыч, я еще не все сказал, — продолжал Геннадий.
Но о производственной и общественной деятельности Пирошникова сказать было больше нечего. Не был он ни заслуженным деятелем культуры, ни персональным пенсионером… Ну сеял разумное, доброе, вечное. Только не росло оно почему-то. Скуден был урожай.