Положив бурдюк на берег, я растянулся на песке и закрыл глаза. Солнце грело запарившуюся кожу, сушило мазь и отгоняло назойливую мошкару. Приятный ветер остужал и сберегал от излишнего внимания оранжевого диска. И сам того не замечая я погрузился в сладостную дрему. В конце концов, ничего не произойдет если я пол часика поваляюсь на солнце. Но дрема все глубже и глубже затягивала меня в царство снов, и вскоре я поддался этому зову.
Проснулся резко, разом сбрасывая оковы сна и буквально разрывая видения, погрузился в реальность. Левое предплечье нещадно жгло, а с юга тянулся едкий запах паленого. На небе уже сияли звезды, видимо спал я куда как больше чем час или два. Ощущение неправильности происходящего только усилилось, а жжение на руке стало поистине ужасным. И только тут меня осенило. Татуировка телохранителя! Поднеся к лицу руку, я увидел как густым черным цветом налилось изображение щита и рунной вязи под ним. Сердце пропустило удар. Голову тут же наполнили худшие предположения. Схватив бурдюк и набросив рубашку, я помчался через пролесок.
В этот раз я не спотыкался об корни, сучья не трогали рук и лица. Я бежал как учил Добряк, я бежал как научился сам, но порою как бы быстро ты не бежал, а время все равно быстрее. Вот лицо обдало жаром, а воздух стал жечь легкие. Я выскочил на поляну, и тут же прикрыл глаза. Все вокруг было в огне, горели повозки, пустые сундуки и ящики, даже люди. Но сознание отказывалось принимать происходящее, оно вопило об иррациональности суровой реальности. Ведь откуда, откуда на Сулийской взяться разбойникам, что смогут одолеть дюжину охранников и трех телохранителей. Нет, этого просто не может быть. Здесь могут быть лихие люди, крестьяне с вилами, шатуны, но ни как не организованная банда. И, тем не менее, я видел как повозчик, все еще держал вожжи в руках, но лицо его уже давно застыло, а глаза подернулись мутной пленкой. Он навсегда останется на своем месте, пришпиленный к повозке длинным арбалетным болтом, торчащим из его груди. Я видел как других, пронзенных острой сталью, уже объяли языки пламени, они лизали их со страстью пылкой любовницы. И запах горелого мяса наполнял легкие. Руку снова обожгло, и я обернулся в поисках того, кто мог бы меня призвать. И я его нашел.
Оргонг лежал на земле, его грудь дрожала, рука сжимала рассеченный живот, а из разрубленной ноги толчками била кровь. Я подбежал к нему, на миг его взгляд очистился, сухие губы прошептали:
— Север!
С этим он ушел, грудь замерла, а взгляд помутнел. Я только кивнул и аккуратно опустив голову на землю, обернулся в поисках своих вещей. В голове билась лишь одна мысль "Лишь бы не забрали, лишь бы не забрали". И какого же было мое облегчение, когда в тени туба я обнаружил мешки, заваленные ветками и землей. Буквально подлетев к ним, тут же нацепил сабли, отчего сердце чуть не выпрыгнуло из груди, я не представлял себе то сумасшествие, что накатило бы на меня, если бы их увели. На рубашку легли две перевязи с листовидными ножами, в голенища сапога ухнули кинжалы. За пояс я закрепил две стрелки и еще три ножа. Из одежды я взял лишь то, что было на мне, да накинул куртку с плащом. Остальное оставил. Только лишь сумку с дневником и писчими принадлежностями закрепил на бедре.