— Другой врач может сказать совсем иное, сэр, — страстно воскликнула Элинор. — Вы еще относительно молодой мужчина. Это…
— Нет-нет, моя дорогая, — доктор Карбери редко прибегал к подобным нежностям, и это странно гармонировало с ужасной новостью, которую он только что сообщил. — Боюсь, сомнений быть не может. Доктор Джермин попросил показать ему мой стул, и я отвел его в уборную, где приберег образец. Он говорит, что признаки невозможно истолковать иначе.
Глаза Элинор наполнились слезами. Она видела мужчин по дороге в уборную из окна своей комнаты. Попыталась заговорить, но слова набегали друг на друга. Ей пришлось попытаться еще раз.
— Сколько, по их мнению, вам осталось?
— Недолго. Ни один из них не осмелился назвать точный срок. Несколько недель, а может, несколько месяцев. — Карбери взглянул на нее и улыбнулся с несомненной теплотой. — Не стоит так расстраиваться, моя дорогая. Я приговорен к смертной казни и не знаю, когда приговор будет приведен в исполнение. Но разве не таков удел всего человечества? Все мы знаем, что умрем, но ни один из нас не знает часа своей смерти, — его улыбка стала шире. — Кроме висельников, разумеется.
— Что я могу сделать? Как мне вам помочь?
— Спасибо, ничего. Пока, по крайней мере. Но вас, естественно, беспокоит ваше собственное будущее? Вы еще молодая женщина. Когда я умру, вы лишитесь и дома, и дохода. Но я сделаю все, что смогу.
Похрюкивая, он подался вперед на сиденье, схватился за подлокотники кресла и встал.
— Пожалуй, я немного устал. Доброй ночи, мадам.
Шаркая, доктор вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Элинор прислушивалась к его шагам на лестничной площадке, пока он медленно и мучительно шел к своей комнате. Она знала теперь, что первые признаки появились недели, если не месяцы назад. Доктор Карбери стал больным не внезапно. Он умирал у нее на глазах. Просто она не замечала.
Элинор снова села в кресло у окна, и слезы покатились по щекам. Она оплакивала мужа и горевала о грядущей потере, хотя никогда не любила его. Плакала из-за того, что ожидало ее вдовство. Потому что отчаянно боялась снова стать бедной.
А еще она плакала из-за чувства вины, потому что отчасти была рада, что скоро овдовеет.
— Почему вы кричали? — спросил Олдершоу.
Холдсворт поднял взгляд от книги.
— Что?
— Почему вы кричали? Когда разбудили всех нас на рассвете.
— Я же сказал, сэр… глупый сон. Я его уже и не помню.
Фрэнк наклонился вперед в своем кресле.
— Но что-то вы помните. Что-то всегда запоминается.
Они сидели в саду в креслах, которые вытащили из гостиной. Тяжелая нависшая соломенная крыша впитала весь воздух из дома. В коттедже становилось все более жарко и душно.