— В чем меня обвиняют?
— В том, что ты связался с ведьмой Яндрой. Ты должен рассказать о ее колдовских приемах!
— Яндра не ведьма! Она ведь была твоей близкой подругой, Има!
— В ее комнате нашли колдовские предметы. Она тебя околдовала, и ты прислуживал ей.
— Это неправда!
— Если ты не признаешься, что помогал ведьме, и не покаешься, тебя ждет то же, что и ее, — костер!
— Я не могу солгать! Даже страх смерти не заставит меня сделать это!
Има вплотную подошла к решетчатой двери и зашептала:
— У тебя и Яндры есть три месяца, пока будет длиться процесс. За это время я попробую что-нибудь сделать. У меня есть знакомые из окружения Папы, я поеду к ним.
Балтазаре также прилип к решетчатой двери, его руки в темноте быстро скользнули по телу Имы, и у той дыхание сразу стало прерывистым. Но вот он нашел, что искал: маленький кинжальчик, который постоянно носила при себе девушка в целях самообороны. Она попыталась остановить его, но тут же убрала руку.
— Если ты покаешься, то пытать тебя не будут, — в отчаянии произнесла Има.
— Пожалуй, ты меня убедила, и завтра перед трибуналом святой инквизиции я буду говорить только правду, — громко произнес Балтазар.
— Достаточно! — пискнул монах, впервые за все время нахождения здесь подав голос. — Сеньора Има, прошу следовать за мной.
Губы Имы сквозь решетку неловко ткнулись в лицо Балтазаре, и вскоре ее легкие шаги стихли в гулкой тишине. И тогда пленник дал выход своей ярости, клокотавшей в нем. Ухватившись за решетчатую дверь, он изо всех сил стал трясти ее, пытаясь сорвать с петель.
«Яндру хотят сжечь как ведьму и еретичку!» — билась в его голове мысль; то, что подобная участь ожидает и его самого, если он не даст показания против нее, заявив, что она ведьма, его не волновало. За двадцать пять лет своей жизни, полной опасностей, Балтазаре не раз был близок к смерти, но не верил, что он, такой большой и сильный, мог умереть, тем более позорной смертью на костре. В жизни он привык полагаться только на себя, собственные силы, и заверения Имы, что она выпросит помилование для него у понтифика, его не успокоили.
Балтазаре загасил фитиль раньше, чем в плошке выгорел весь жир, и лег на спину прямо перед дверью. Потянулись томительные минуты ожидания, показавшиеся ему вечностью. Несмотря на то, что тело окоченело от каменных плит, он продолжал лежать, как хищный зверь, подстерегающий свою добычу у водопоя.
Как ни прислушивался Балтазаре, он не услышал приближающихся шагов монаха и чуть не подскочил, когда тот опустил кувшин с водой прямо ему на грудь. Он мгновенно перехватил руку монаха и сильно дернул его на себя, вскочив на ноги. Сдавленный стон, раздавшийся при соприкосновении лица монаха с решеткой, указал направление, и Балтазаре ударил кинжалом в нужное место. Клинок легко проник в плоть, и отвратительная слизистая масса вытекла на руку Балтазаре. Он понял, что попал прямо в глаз. Длины лезвия было недостаточно, чтобы достать до мозга монаха, тот был лишь тяжело ранен, и Балтазаре, поняв это, задушил его, просунув обе руки сквозь решетку. В темноте он обшарил одежду монаха и нашел связку ключей. Пара минут — и дверь была открыта.