«Союз-111» стартовал четвертого апреля. Синоптики давали путный прогноз только до шестого, и ЦУП решил не рисковать. На орбите я пристыковался к МКС-2, и вместе с дежурной сменой мы три дня навешивали на генераторный блок семнадцатиметровую «баранку» «дырокола». Потом было пятидневное ковыляние на малой тяге в точку перехода, напутствие президента, улыбки ЦУПовцев на мониторе и мои крепко зажмуренные глаза…
Виток пятый
– Работа энергонакопителй идет в штатном режиме, – информирует меня «Наташа». Теперь я отчетливо слышу в ее словах усталую улыбку хорошо потрудившегося человека. Смешно – все летуны в тайне уверены, что их «Наташа» не такая, как у других, и у нее действительно существуют интонации, полутона, и, чем черт не шутит, разум.
Мой приятель, хороший парень Колька Шаповалов, считал, что голос «Наташи» – это глас Вселенского разума. Колька разбился во время испытательного полета на стратоплане под реестровым номером 777. Колька верил в удачу…
А Сохатый верил в себя и еще во что-то, чему нет названия. Возможно, в молодости он верил и в науку, но когда тебе девяносто шесть, наука становится всего лишь инструментом, штангенциркулем для измерения неизмеримого.
Я же… Я, наверное, не верю вообще ни во что. Поэтому вопрос про Бога, заданный Сохатым тогда, на кухне, показался мне простым и даже бессмысленным.
– Ну и дурак! – усмехнулся Сохатый, выслушав мое: «Нет, не верю». – Космо-онавт обязан верить в Бо-ога. Иначе он его не узнает, ко-огда встретит…
Виток шестой
Мы и вправду просидели всю ночь, до рассвета. Сохатый раскладывал на столешнице пожелтевшие листки из своей древней папки, и по-стариковски щурясь, зачитывал наиболее интересные, по его мнению, места. Временами мне казалось, что я уснул и вижу сон. Назвать выкладки седого академика бредом мне мешала вежливость. Но назвать их как-то иначе не давал здравый смысл.
Неожиданно Сохатый прервался и уставился на меня своими небесными глазами, точно хотел разглядеть что-то очень маленькое и незаметное.
– Ты во-от думаешь – выжил дед из ума, да? – прохрипел он и коротко кхехекнул. – Нет, Са-аша, тут то-оньше. Но в одном ты прав: годы – мо-оя беда. Ты мне нужен. Не обижайся, но кро-оме тебя, никто не согласится. Ты лучший из средних…
Потом, впоследствии, он часто повторял это: «Не обижайся». Наверное, в душе ему было неловко. Наверное, он переживал. Но надо отдать должное его характеру – со мной Сохатый был честен и откровенен. Он мог использовать меня в темную, мог! Но с самого начала, с той самой кухонно-коньячной ночи, я был посвящен во все его планы.