Медленно и очень осторожно Гарри начал возвращаться в реальность, где он и обнаружил себя, неподвижно замершим в кольце малфоевский рук. Он был бережно, но при этом довольно крепко прижат к мускулистому сильному телу. Руки настойчиво скользили по его спине, замирали на талии, ласкали каждую впадинку и изгиб, не останавливаясь и не отрываясь ни на миг, словно Гарри в любой момент мог рассыпаться на части. И Гарри действительно казалось, что если руки его врага перестанут дарить ему эти невероятные, ранее неизведанные им ощущения, то он тотчас же разлетится на тысячи мельчайших осколков. Что он просто упадёт и разобьется, подобно Шалтай-болтаю, и никто и никогда уже не сможет снова собрать его воедино. Потому что понимание того, кто именно сейчас целует его, медленно, но неотступно проникало в его разум. И осознание, что это неправильно, очень неправильно, что это практически преступление, в конечном счёте, полностью овладело им.
Юноша усилием воли оторвался от греховного рта, бывшим для него сразу и благословением, и проклятием, но всё же ему так и не удалось освободиться из железного захвата обвившихся вокруг него рук.
- Нет! - закричал Гарри. - Пожалуйста, нет. Позвольте мне уйти, - умолял он мужчину, отчаянно пытаясь вырваться, но от этого лишь ещё теснее прижимаясь к своему мучителю. Ему казалось, будто он изо всех сил бьётся в липкой паутине, с каждым движением всё сильнее и сильнее запутываясь в прочнейших нитях. Что пленивший его кокон становится лишь плотнее, и вот уже он беспомощно замирает в нём, совершенно обессиленный и задыхающийся.
- Не думаю, что смогу это сделать, Гарри, - сказал Люциус, отрицательно покачивая головой.
Гарри уставился на него, в огромных зелёных глазах застыл страх.
- Почему нет? - сумел еле слышно прошептать Гарри.
Он на время прекратил свои попытки освободиться, решив пока поберечь силы и попытаться воззвать к голосу разума Люциуса.
- Потому что я уже не смогу остановиться, Гарри. После того, как я распробовал тебя; после того, как мой язык, овладев этим нежным ртом, сплетался в страстной игре с твоим маленьким язычком… Пойми, уже невозможно ничего изменить. Я хочу заполучить тебя всего, без остатка, и ты станешь моим, и ничто в мире не сможет меня остановить.
Гарри потрясённо задохнулся и снова возобновил сопротивление, совершенно бессмысленное с точки зрения Люциуса, и он лишь на краткий миг озадачился вопросом: куда же девалась палочка Гарри? Будучи потомственным волшебником, Малфой полагал, что это была бы первая вещь, которой он сам попытался бы воспользоваться, окажись он на месте Гарри, но, похоже, у юноши не было ни малейшего намерения применять её (не то, чтобы он смог бы это сделать), да и самой палочки нигде не было видно.