Питер схватился за ремень, удерживающий левую руку. И замер, пораженный!... Он наконец-таки увидел свою правую руку... Лучше бы было, если бы он никогда не видел этого!..
Рука была как бревно. Или... как бедро взрослого мужчины... Такая же толстая... Кожа серо-зеленая, какого-то гнойного, омерзительного оттенка. Изнутри рука светилась жаром - краснота пробивалась из плоти. По всей коже шли какие-то странные роговые наросты. Но самое главное было не это! Рука неимоверно вытянулась, и оканчивалась она длинными пальцами с острыми когтями!...
Питер ошарашенно посмотрел на свое тело. Под простыней тела видно не было, но зато он мог разглядеть, что росту в нем теперь было метра три! Не меньше!...
Питер слова вымолвить не мог - так и сидел, уставившись в простыню. Потом в глазах помутнело, поплыли какие-то темные пятна.
Подросток опять посмотрел на свою правую руку. Поднес ее к самому лицу и принялся разглядывать с таким видом, словно никак не мог поверить, что это на самом деле принадлежит ему...
Затем на него навалились сумерки, в глазах поплыли тени, и он провалился в забытье...
2
Ему снилось, что он вернулся домой. Бродит по комнатам, пытается что-то вспомнить, окидывает взглядом знакомые вещи. Силится, силится...
Боль подступила внезапно - откуда-то изнутри. То ли в брюшной полости, то ли в груди, а может, сразу везде взбухло что-то острое, режущее. Он попытался проснуться. Это поганое "что-то", поселившееся внутри него, пыталось вырваться на свет и отчаянно раздирало внутренности. Словно тысячи мелких коготков рвали тело... Боль была невыносима.
А потом еще озноб навалился, и кожа покрылась пупырышками. У него было такое впечатление, словно в разгар зимы кто-то распахнул настежь окно и комната вымерзала на глазах. Мысли метались и путались. Что же это, а? На вечеринку он попал в конце лета, тогда была самая жара... И эта боль!...
Простыня набухла от пота. Боль не прекращалась. Какая-то жуть спазмом сдавила горло. Он больше не мог оставаться в постели.
- Папочка? - слабым голосом позвал Питер. Ему хотелось крикнуть во всю мочь, завопить так, чтобы стены задрожали, но голос сел. - Папочка? - еще раз жалобно пискнул он.
Ответа не было. В наступившей тишине Питер неожиданно сообразил, что он все еще спит и дом, боль, озноб ему только снятся. Его родной дом был не более чем видением, ночным мороком. Мускулы отчаянно болели. Питер коснулся пальцами груди и со страхом отдернул руку, Что-то было не так. Кожа стала какой-то грубой, шершавой. Он с опаской глянул на себя. Тело отсвечивало красным. Тусклый свет уличных фонарей проникал в комнату.