– На войне – или гибнут, или зарабатывают. Я предпочитаю зарабатывать. Как, впрочем, и ты. И не строй из себя обиженного моей прямотой.
– Зачем же строить? Меня это не оскорбляет.
– В таком случае мы прекрасно поняли друг друга.
Прошло еще несколько томительных минут сомнений и раздумий.
– Мне нужно отлучиться, – решился, наконец, Гольен-Испанец. – А ты минут через пятнадцать подними этого вояку и веди в сторону казачьего лагеря. У мельницы, навстречу тебе, выйдут четверо испанцев. Пусть тебя это не пугает.
– Но ведь они же, сволочи, перепутают меня с казаком и не того захватят, а то еще и убьют.
– Там будет и пятый. Им могу оказаться я. Так что за душу свою можешь не опасаться. Деньги делим, как договорились.
– А разве мы уже договорились?
– Если я сказал, что договорились, значит, поровну.
Гольен-Испанец ушел. Выждав еще минуту-другую, Шкипер подошел к Родану.
– Ну, что, смертник лихой, нам пора? – по-польски спросил он казака.
– Пора, – кивнул тот, все еще прикидываясь совершенно охмелевшим.
– Помните, понимаете, на что идете? – с трудом подбирал польские слова Шкипер. Когда-то в его команде боцманом оказался поляк, который в любом порту старался подобрать своих, оказавшихся безработными земляков. От них он и познал язык этих славян. – Представляете себе, какие муки принимать придется?
– Так разве ж я первый? – Рослый, широкоплечий Родан резко поднялся и восстал перед худощавым, иссушенным болезнью Шкипером человеком-глыбой. – …Не первый на смерть иду, и, да не поскупится Господь на казачью славу, не последний.
– На муки Господь всегда щедрее, чем на славу, да простится ему, как и мне, людьми и морем отвергнутому. Поверьте, я поражаюсь вашему мужеству. А у-?ж я-то научен ценить его.
– Тогда не будем больше об этом, – твердо молвил Родан, опираясь на плечо Шкипера и выходя вместе с ним на улицу.
Сразу за порогом, вмиг протрезвев, десятник остановился и, запрокинув голову, посмотрел на небо. Высокое, вспаханное лунными лемехами и щедро усеянное россыпью Млечного Пути, оно предстало перед ним таким же осязаемо близким и молитвенно родным, каким не раз представало там, на родине, в украинской степи.
– Ну что, топаем к мельнице, «пьянь трактирная»? – неуверенно спросил его Шкипер.
– Это не звезды, это в небесах отражаются купола святых храмов, – негромко, молитвенно вознеся руки к небесам, произнес Родан, словно бы не расслышав его вопроса. – Хотя бы в одном из них, но помолятся во спасение души бывшего святого отца Григория.
Родан молвил это по-украински, однако Шкипер все же понял его.