Мы сняли котомки и уселись у огня отдыхать. Павел Назарович, Лебедев и Кудрявцев уплыли рыбачить и вот-вот должны были вернуться. Остальные были заняты своими делами: кто у костра, кто на берегу реки. Пугачев занимался с Самбуевым в палатке.
Самбуев очень плохо владел русским языком и совсем не умел читать, хотя по-бурятски читал хорошо. Пугачев взял на себя труд научить его в это лето русской грамоте.
– М-а-а-м-а… К-а-а-ш-а… – тянул медленно Самбуев.
– Часа три сидят, – таинственно доложил мне Алексей. – Шейсран уже девять букв знает, говорит: «Легче дикую лошадь объездить, чем русскую букву запомнить!»
Учитель и ученик лежали на брезенте перед открытым букварем, и Самбуев, водя длинными пальцами по буквам, тянул медленно и напряженно:
– П-а-а-п-а… М-а-а-ш-а… – а пот буквально ручьем катился с его лица, будто он нес большой груз.
– Хорошо, – сказал Пугачев, – теперь покажи, где слово «мама».
Самбуев долго смотрел на крупные буквы, водил по ним пальцем и вдруг заявил:
– «Мама» тут нету…
– А ты знаешь, что такое мама? – допытывался учитель.
– Знаю. Папа работай, мама дома живи.
– Правильно, ну, теперь покажи, где слово «мама».
Самбуев, не думая, ткнул пальцем в слово «Маша» и произнес:
– Мама…
– Неверно! – поправил его Трофим Васильевич. – А покажи, где Маша.
Тот вдруг пристально посмотрел на учителя и обиженным тоном сказал:
– Маша Кирилл Лебедев рюкзак клади, другой Маша не знаю.
– Скажи, Шейсран, когда ты читаешь, то думаешь по-русски или по-бурятски? – спросил Пугачев.
– Нет, русский думай не могу, голова болит, бурятский читай, думай хорошо.
– Если ты хочешь научиться читать по-русски, то нужно во время чтения думать по-русски и понимать, что обозначают те слова, которые ты читаешь, иначе не научишься.
– Хорошо, – ответил ученик. – Завтра утром встаю, весь день думай только русский, а нынче давай довольно!
– Пока не покажешь, где Маша, я тебя не отпущу.
Самбуев недоверчиво посмотрел на учителя, и довольная улыбка расплылась по его лицу. Он полез за пазуху и из внутреннего кармана достал завернутую в газетный лист фотографию, подаренную Лебедевым.
– Ты думаешь, это Маша? – спросил он.
– Нет, Шейсран, ты не понимаешь, давай читать снова! – упорствовал учитель.
С реки донесся голос Лебедева. По пенистым волнам крутого переката скользила долбленка с рыбаками. Все бросились встречать их. Я тоже спустился на берег.
– Рыба пошла! – крикнул Павел Назарович и стал выбрасывать из лодки на берег крупных хариусов.
Мое внимание было отвлечено другим. Голубая вода Кизира, как мне показалось, приняла мутно-бирюзовый цвет и потеряла свою прозрачность. Это обстоятельство не на шутку встревожило меня, и я сейчас же поделился своими мыслями с Павлом Назаровичем.