Яхан осторожно ослабил цепи, опутывавшие Роканнона, и тот всем телом отклонился назад, прислонившись к столбу, — ноги совершенно онемели, он даже стоять без поддержки не мог.
— Внешние ворота всю ночь сторожат, — прошептал ему на ухо Яхан. — И там стража не спит. Но вот утром, когда погонят стадо на пастбище…
— Нет, в лучшем случае завтра вечером. Я не могу бежать, Яхан. Ничего, блефовать я умею. Прицепи-ка цепь так, чтобы я мог на нее опереться, а потом сам смог ее отцепить. Вот здесь цепляй, поближе. — Один из спящих проснулся, сел и зевнул. Яхан ухмыльнулся, сверкнув зубами, и мгновенно пропал из виду, точно растворился во тьме.
На рассвете Роканнон видел, как он вместе с другими пастухами вышел из дворца, одетый в такие же грязные рваные шкуры. Волосы у него были всклокочены и стояли дыбом. К Роканнону снова подошел Згама, снова злобно орал, и было ясно, что этот безумец охотно пожертвовал бы половиной своих стад и половиной своих бесчисленных жен, лишь бы отделаться от этого Странника, от проклятого колдуна, из-за которого попался в ловушку собственной жестокости: тюремщик, как известно, часто становится пленником собственных пленных. Згама явно спал прямо в золе, вся его башка была перепачкана ею и пропахла гарью; скорее уж можно было предположить, что это его жгли на костре, а не Роканнона, белая кожа которого прямо-таки сияла чистотой. Вскоре Згама, спотыкаясь, побрел прочь, и снова большую часть дня огромный зал был пуст, хотя стражники не покидали дверного проема. Роканнон развлекался тем, что незаметно для других выполнял несложные физические упражнения, пытаясь размять затекшее тело. Когда проходящая мимо женщина заметила, как жертва у столба легонько потягивается, — а Роканнон не только своих упражнений не прекратил, но даже запел тихонько, — несчастная испуганно вскрикнула и на четвереньках уползла за порог, повизгивая от страха.
В окнах опять заклубился вечерний туман; мрачные женщины варили мясную похлебку с морскими водорослями; слышно было, как возвращаются домой стада; вернулся и Згама со своими подручными; на бородах у них поблескивали капли тумана, меховые одежды тоже были влажными. Они расселись на полу и принялись за еду. В зале гулко раздавались голоса, воняло немытым телом и мокрыми шкурами, над очагом стоял пар. Видно, хозяевам Роканнона уже поднадоело каждый вечер возвращаться к своему не желавшему гореть пленнику. Голоса их звучали угрюмо и злобно.
— Разведите-ка огонь, да пожарче, пусть сгорит наконец, черт бы его побрал! — заорал Згама, вскакивая и подбрасывая в костер охапку сучьев. Но никто из его людей не пошевелился.