Уже затемно, похоронив убитых, в том числе двух казаков и одного крестьянина, из тех, кого привел с собой Клинчак, повстанцы собрали оружие и доспехи, согнали в табун около трех десятков осиротевших коней и вернулись в скит.
— Это был наш первый бой, — молвил полковник, стоя посреди казачьего кошевого круга. — Пусть же кровь и порох его освятят нашу борьбу и все наше дело. Слава казачеству!
— Слава! — негромко, но слаженно откликнулись казаки. — Атаману слава!
— Может, кто-то из вас еще желает вернуться к дому, к семье, к теплу и сытости? Никто не станет удерживать вас, уходите открыто.
— Не обижай, атаман.
— Перекрестись, полковник.
— Побойся Бога, веди нас на Сечь, — сдержанно возмутились распаленные боем казаки. — Прямо сейчас веди, к утру будем у Буцкого острова, у Сечи.
— Сейчас — нет. Мы должны предстать перед сечевым братством закаленными воинами, а не кучей загнанных беглецов. Поэтому — вооружиться трофейным оружием, подогнать захваченное снаряжение. У кого слабые кони — сменить на коней польских драгун. Выступаем на рассвете. До утра наш сон будет охранять само Дикое поле.
Но, прежде чем предаться сну, полковник вновь встретился с Велесом. Они сидели за тем же столом, за которым беседовали до нападения поляков, и пили ту же сливовицу. Однако оба чувствовали, что бой многое изменил и в их сознании, и в отношениях между ними. Хмельницкий явственно осознавал, что некий Рубикон, который отделял более или менее благополучное бытие генерального писаря реестрового казачества, то есть войска Его Королевского Величества, от голгофного пути атамана повстанцев, он уже перешел. И впредь походная жизнь его должна выстраиваться по всем канонам изгнанника и бунтаря.
— Теперь я понимаю, что только таким и должно было предстать начало вашего восхождения, господин полковник, — начал сотник с той обыденностью, с какой обычно возрождают некстати прерванный разговор, пусть даже он был прерван боем.
— Это пока еще не начало, а так, разминка перед первым сражением.
— Но казаки начали верить в вашу повстанческую звезду уже сегодня.
— И ты тоже начал верить, сотник-хранитель, творец языческого христианства?
— Утешаю себя тем, что мои пророчества начинают сбываться.
— Я же хочу утешиться тем, что ты принял все мои условия, а посему отныне становишься сотником повстанческого казачества и комендантом Перунова форта, рядом с которым обязательно появится хорошо укрепленный каменной крепостной стеной монастырь.
— «Перунов форт»? Прекрасное название. Монастырь тоже назовем «Перунов». Все ваши условия и обещания, конечно же, принимаются. Здесь у вашего повстанческого войска появится надежная база, но… Вы, полковник, уверены, что Запорожская Сечь захочет принять и признать вас?