Едва эхо разнесло громкий трубный призыв по скалам, застывшие в ожидании вандалы высыпали из своих убежищ, заполонив дворы и огороды обреченной деревушки. Та, за исключением трех направлявшихся к роднику женщин и ведшего коров на выгон мальчугана, еще спала. В соответствии с полученным приказом вооруженные налетчики врывались в дома, выводя их заспанных и испуганных обитателей, многие из которых не успевали даже одеться и вынуждены были прикрывать свою наготу руками, на улицу. Не прошло и десяти минут, как все население деревни – три с небольшим сотни человек, выделявшихся оливкового цвета кожей на фоне светловолосых и голубоглазых захватчиков, – собралось у дверей церкви. Гнетущую, пронизанную страхом и дурными предчувствиями тишину нарушал лишь плач покоившихся на руках матерей младенцев.
Шло время, отбрасываемая церквушкой тень уже отступила далеко за площадь, но люди продолжали молчать. На расстеленное перед Гейзерихом одеяло мародеры бросали жалкие кучки того, что удалось обнаружить: кольца, монеты, булавки, броши, кухонную утварь. Большей частью то были изделия из бронзы и железа, золотые или серебряные украшения встречались крайне редко. Один из вандалов вынес из церкви миссорий и потир, мгновенно засверкавший на утреннем солнце.
– Серебро, – провозгласил он гордо.
– Ну да, серебро бедняков, – прорычал Гейзерих; глаза его пылали яростью и разочарованием. – Это олово, глупец.
Злобным взглядом обвел он толпившихся перед ним испанцев.
– Кто тут священник? – спросил Гейзерих на ломаной латыни. Говорил он медленно, взвешивая каждое слово, но голос его, сиплый и низкий, был слышен в каждом из углов площади.
Ответом ему была тишина, лишь подчеркиваемая приглушенными всхлипываниями и детским плачем. Гейзерих обнажил зубы в мрачной улыбке. Легкий кивок головой стал для его людей сигналом к действию, и вот уже двое из них выдернули из толпы какого-то мужчину. Один из вандалов взмахнул рукой – и, издав булькающий звук, тот упал с перерезанным горлом. Вздох ужаса пронесся по рядам крестьян.
– Кто тут священник? – повторил Гейзерих все тем же монотонным голосом. На сей раз вопрос его был услышан; высокий, средних лет мужчина шагнул из толпы.
– Священник здесь я, варвар. И я возражаю против подобного обращения с моей паствой, против убийства ни в чем не повинного человека. Требую, чтобы… – Тут он был вынужден замолкнуть, так как губы его в кровь разбила рукоять копья.
Гейзерих отдал несколько отрывистых приказаний, и его люди начали заталкивать крестьян в церковь, подгоняя особо медлительных при помощи окриков и ударов тыльными концами копий. Ничего хорошего их действия не предвещали: перед тем как запереть двери, вандалы покидали в строение мебель, тележки, портьеры и прочие легко воспламеняющиеся материалы.