Сам он запер на защёлку входную дверь (ту самую, символическую), положил под неё одно свёрнутое одеяло, снял жилет, сложил пополам и пополам, лёг, примеряясь… и вдруг всё погасло. Не сразу, но очень быстро. Как будто кто-то пробежал пальцами по тумблерам…
Ночью ничего не случилось.
Наутро Порох был вроде бы обычным, только молчал и смотрел всё время вниз. Илли тоже была задумчива. Лимону же почему-то хотелось говорить, рассказать свои сны, их было много — и все безумные. Но он чувствовал, что рассказы его будут никому не интересны, да и ему самому они были бы не интересны при других обстоятельствах; просто пробивало на словесный понос. После того, как он едва не утонул, его с полгода тянуло на такого рода болтовню — надо было поделиться со всеми своими тонкими переживаниями. Но словами они не передавались, вернее, передавались неправильно и скучно…
День обещал быть прохладным и, может быть, даже дождливым.
Из города выехали без происшествий. Только один раз Лимон заметил в переулке большой серый автобус — кажется, из тех, которые возили солекопов на шахты. Что он делал на этом берегу?.. Но хуже того: ему показалось, что за стёклами, почему-то запотевшими, виднеются неподвижные силуэты.
Лимон успел промолчать. Надо было ехать в лагерь. В конце концов, разведчиков там ждали…
Когда проехали поворот к башне, Порох снизил скорость и стал неотрывно смотреть на левую обочину.
— Не отвлекайся, — сказал Лимон.
Порох сделал головой движение, будто отмахивается от назойливой мухи.
— Я смотрю внимательно, — сказал Лимон. — И Илли будет смотреть. Илли, ты направо, я налево. А ты прямо.
Порох ничего не сказал. Проехали километров пять.
— Вот он, — сказала Илли.
— Не может быть, — сказал Лимон.
Порох тормознул резко, и Лимон, не удержавшись, больно ударился грудью о дугу безопасности. Что-то глухо грохнуло под плёнкой.
Этого действительно не могло быть. Голый красный человек, который вчера умер буквально на руках Лимона вот тут, на левой обочине дороги, сегодня лежал на пригорке метрах в пятидесяти справа от дороги — лежал ничком, в позе человека, внезапно уставшего ползти.
— Я его сегодня всю ночь… — пробормотал Порох. — Я посмотрю, командир. Не слезай.
— Илли… — начал Лимон, но Порох прервал:
— Нет. Я один.
Он выбрался из кабины и как-то неуверенно, пошатываясь, двинулся через пустошь. Когда он отошёл метров на двадцать, на Лимона обрушилось вчерашнее: вот так же идущий Костыль…
— Подожди, — крикнул — хотел крикнуть, а на самом деле просипел, горло сдавило, Лимон. — Постой!
Он спрыгнул с борта — вдруг отдалось в разбитой ступне, а он про неё уже и забыл, — и бегом похромал к Пороху.