Кулагин на секунду теряет дар речи. Ловит ртом воздух.
Кулагин. Ну ни хрена же себе! Почему ты мне ничего не говорила?!
Маша. Да потому что Лика первым делом заорала: «Отцу ни слова!» Да и что бы ты стал делать? Отругал бы её? Посоветовал бы что-нибудь? А чего там советовать — нельзя было Личке рожать… ну, по разным соображениям. Просто не от кого там рожать… уж поверь мне.
Кулагин валится в кресло.
Кулагин. И всё равно это свинство.
Маша. Ну, свинство… ай, что теперь говорить, Витя, что сделано, то сделано. Ну, прости, что не посоветовались, только ведь на результат-то это никак не повлияло бы…
Кулагин. Спасибо. Я почему-то так и думал. Моё мнение…
Маша. Извини, Кулагин. Я не это хотела сказать, извини. Просто… Результат мог быть только один, вот и всё. А не то, что твоё мнение для нас — ноль. Это неправда. Я и так вся на нервах… Слушай, мне сегодня взятку дали — настоящий массандровский мускат, двенадцать лет выдержки. Давай, а? — подмигивает.
У Кулагина что-то сбоит: он одновременно отрицательно мотает головой и отвечает:
Кулагин. А давай…
Вино льётся в бокалы. Щепоть белого порошка, брошенная в один из них, растворяется, как сахарная пудра.
Маша и Кулагин сидят на диване, перебирают старые фотографии. Они молодые, с ребёнком на руках, Маша с классом, Кулагин с кружковцами. Потом выпадает выцветшая цветная фотокарточка: девочка с большими глазами и огромными бантами на голове. Кулагин переворачивает карточку, там написано корявым почерком: «To dear Maria Ivanovna — from Veronika, sensitively».
Маша. Интересная девочка, самая моя талантливая. А потом что-то с ней стряслось непонятное, совсем перестала говорить и писать. Мать её перевела в спецшколу. Там вообще-то неплохо было, но… А потом мать ее и оттуда забрала. Так я след и потеряла. И до сих пор гложет меня… ну… а с другой стороны, что я могла? И мать у неё была сумасшедшая…
Кулагин. Конечно, нужно быть сумасшедшей, чтобы от тебя кого-нибудь забрать.
Маша. А что ты думаешь, я была хорошим учителем. (Маша грустнеет). И могла стать ещё лучше. И иногда думаешь: здорово бы было вернуться… Знаешь, твой поросёнок Колька меня чем обидел? Сказал, что я своих ребятишек предала. Ты, мол, не предал, а я предала. И поэтому маюсь теперь… Но, наверное, обратной дороги нет. Во-первых, я уже сильно другая, а во-вторых — тогда бы я не могла себе позволить кое-чего интересного… Отвернись.
Кулагин отворачивается, прикрывает рукой глаза.
Маша лезет в шкаф, достаёт тот большой пакет с коробками. Бормочет, разворачивая свёртки: «Сейчас, сейчас…» Наконец покупки разложены.