Через несколько дней Солнцевы должны были ехать назад в Россию. Накануне расставания Ольга вошла к Лизе и, не говоря ни слова, положила перед ней огромную тетрадь, В ней было более сотни мелко исписанных страниц.
— Что же это, исповедь господина Лассаля? — спросила Лиза иронически, увидев подпись.
— Он просит меня стать его женой, — сказала Ольга, вспыхнув.
— Каков же ответ?
— Я дам его через год. Весной мы встретимся снова. Надо проверить себя и его, так советует папа. Мне страшно выйти замуж за такого человека. Он баловень женщин, любимец своего народа, а я скромная девушка, равнодушная к политике, к революции. Ему орлица нужна, он ведь орел…
— Павлин он, а не орел, — досадливо, не сдержась, прервала Лиза. — С ним счастья не будет.
— Папа так же говорит. Но письма он пишет великолепно. Прошу вас, прочтите, У меня нет тайн, но вас, кажется, отпугивает количество страниц.
— Да, простите, Оленька, но право, жестоко писать столь длинные послания. Надо бы и про адресата помнить. Это бумажный садизм какой-то.
— Не судите столь беспощадно. Но раз вы не склонны вникать во все рассуждения Фердинанда, я прочту вам маленький отрывок. Признаюсь, он мне льстит.
«До сих пор моя любовь была только пожирающим пламенем, в которое бросались женщины. Я не знаю ни одной, которая не постаралась бы захватить меня. Я говорил вам, что всегда избегал молодых девушек. Два раза только говорил я о любви молодым девушкам, которые любили меня страстно и вызвали во мне желание обладать ими. И в обоих случаях я начинал с полного признания, что никогда не женюсь на них. За исключением этих двух случаев, я всегда сближался только с замужними женщинам», у которых я был, как вы однажды выразились, «баловнем». И некоторые из них действительно любили меня. Вы знаете, что женщины, когда любят, имеют привычку всегда задавать вопросы, И не было ни одной, которой бы я не ответил с своей обычной откровенностью, что, будь она свободна, я все же не женился бы на ней. Но, несмотря на это, а может быть именно вследствие этого, меня сильно любили. Я хотел брать, но не отдавать себя».
После отъезда Солнцевых Лиза больше не видалась с Лассалем и не жалела об этом. Заметив ее пренебрежение, он платил ей откровенной ненавистью.
К зиме Сигизмунд настолько поправился, что праздная жизнь на курортах могла для него наконец окончиться. Истомившийся болезнью и бездеятельностью, он настоял на возвращении в Лондон, откуда рассчитывал вместе с Лизой и ребенком направиться на родину. Но все старания бывшего польского повстанца получить разрешение на въезд в Варшаву не увенчались успехом.