Но Ядвиге не было любопытно. Сердце ее сжималось, предчувствуя недоброе. Она плохо спала всю ночь, и когда на рассвете перед домом зафыркал мотор и из кабины выскочил Марцысь, Ядвига была уже готова.
Было прохладное, серебряное от росы утро. Но вскоре прозрачный воздух словно насытился цветочной пыльцой, так озарило его золотисто-розовое сияние. Развертываясь широкой лентой, ложилась под колеса упругая степная дорога. Оконце кабины было открыто, и веселый свежий ветерок ласкал лицо.
Ядвига забывала минутами, куда и зачем едет. Сердце утихло, будто вся жизнь переменилась и не осталось ничего, кроме беспредельной шири по обе стороны широкой белой, уходящей в даль дороги.
Да что в ней было и прежде, в ее жизни? Любовь? Когда-то она любила так крепко, так тяжко, так мучительно. Думала, что только эта любовь и существует… А на поверку оказалось, что она смогла усомниться, предать свою любовь, предать Петра. И Петр смог с таким каменным лицом стоять перед ней в тот страшный вечер… «Нет, нет, только не об этом», — торопливо отогнала она от себя эти мысли, успев, однако, заметить, что воспоминание потеряло свою остроту.
«Может, потому, — подумала Ядвига, — что теперь я испытала на себе человеческую доброту. Хотя сама-то я не добра».
Еще вчера госпожа Роек сказала: «Ты очень доброе существо, Ядзя!» Но это было не так, и Ядвига прекрасно знала это. Добрыми она считала тех, кто добр бескорыстно, ничего за это не ожидая. Она же, делая что-нибудь для других, старалась купить себе этим дружескую улыбку, доброе слово, хорошее отношение. И, может быть, именно потому ей всегда казалось, что никто к ней хорошо не относится. А между тем без доброго отношения она зябла, ее душа замерзала, она чувствовала себя глубоко несчастной. И если Ядвига так охотно заменяла других в ночных дежурствах, брала на себя чужую работу, ухаживала за больными, то не потому, что была добра, а чтобы снискать к себе хоть чуточку симпатии. Значит, делала она все это для себя. Правда, ей нужны были не деньги, не карьера, не материальная выгода; она добивалась лишь хорошего отношения. Но это ничего в существе дела не меняло: она не была бескорыстной.
Марцысь внезапно затормозил. Оторванная от своих мыслей, Ядвига вздрогнула.
— Поглядите-ка! Выйдемте на минуту!
Она выскочила, слегка опершись на его руку, но тотчас споткнулась — ноги от долгого сидения в машине стали как чужие. Мальчик поддержал ее.
— Взгляните!
Ядвига охнула. Равнина, повсюду зеленая от буйной сочной травы, влево от дороги расстилалась огненным ковром.