— Вставай!
Очень медленно, осторожно она подняла голову, опираясь на локти, согнула ноги и спустила их на пол, потом выпрямила стан и привычным движением руки откинула назад волосы, но тут же опустила руку на диван и всем весом налегла на нее. Но не встала.
Я подал ей кружку, она молча взяла ее и немного отпила. Потом поднялась, поставила кружку на столик, провела руками по телу, оправляя платье, и произнесла:
— Ты мне никогда не говорил…
— Меня еще никто в жизни так не обманывал.
Она механически кивнула.
— Понимаю…
— Ничего ты не понимаешь! Ничего ты не можешь понять!..
— Я думала, тебе нравится Зузана.
— «Твое лицо мне снится, точно сказка, мне лишь твоя нужна на свете ласка…» — не слишком кстати вспомнилась мне оперная ария. — И вдруг оказывается, что это лицо принадлежит стерве… Ты все еще считаешь, что понимаешь меня?..
Она ничего не сказала. Подошла к дверям и надела туфлю. Потом пригладила волосы и кончиками пальцев прикоснулась к левой, кроваво-красной щеке. Если глаза меня не подводили, скула начала припухать. Наконец она произнесла:
— Что сделаешь с моим блокнотом?
— Не знаю, — ответил я.
— Не вернешь его… за любую цену?
Она почувствовала двусмысленность вопроса и тут же добавила:
— Нет, я не говорю о деньгах, но…
Ей удалось страдальчески склонить голову и потупить глаза, и вот уже передо мною стояла прежняя Катаржина, удивительно прекрасное, манящее создание, несмотря на опухшую щеку, взлохмаченные волосы и размазанный слезами макияж. Еще минута — и я упаду к ее ногам, пронеслось у меня в голове.
— Но?.. — повторил я твердым голосом.
— Ты сказал, что любишь меня, — прошептала она еле слышно.
— Да, — подтвердил я, — но это вовсе не значит, что я хочу с тобой переспать. — Честно говоря, мне страшно этого хотелось, но не при таких унизительных обстоятельствах. — В общем, мы вернулись на круги своя. Одна ночь по югославской таксе приравнивается к ста пятидесяти долларам? Не так уж и много, правда?
Она не успела ответить, раздался энергичный стук в дверь.
— Прошу тебя, Борек, — прошептала она, и красное пятно на щеке заполыхало огнем. Она снова прикоснулась к нему кончиками пальцев.
— Придется тебе подкраситься и припудриться, иначе он устроит скандал, — иронически заметил я. И добавил после паузы: — Чего молчишь? Мне, что ли крикнуть «herein»?[18]
— Завтра, Борек, завтра я тебе все объясню, — вполголоса проговорила Катаржина, сделала глубокий вдох и, когда снова раздался стук, произнесла глухим, бесцветным голосом еле слышное: — Войдите…
В комнату вошел мужчина лет пятидесяти, бочонок пива в элегантном наряде, с большим кожаным портфелем в одной руке и свернутым плащом в другой. Едва переступив порог, он замер в нерешительности. Движением бровей она просигнализировала ему, чтобы сохранял спокойствие, деланно улыбнулась и сказала: