— А водопровода-то и в Черикове нет, — ухмыльнулся Палыч и поправил на голове полотенце, повязанное платком. Он в этот момент был похож на хитрую, довольную старуху.
— Постой, постой, Палыч, — замельтешил я. — Чёрт с ним, с Чериковом…
— Не ругайся, — не забыл одёрнуть меня Палыч.
— Хорошо, но не в Черикове дело. Вот скажи, сколько ты воды в день потребляешь?
— А я воду вообще не уважаю, — подмигнул мне Палыч и потянулся за бидончиком.
— Подожди, я серьёзно. Сколько тебе вёдер нужно на хозяйство?
— Это смотря когда, — без смеха сказал Палыч, но рукой всё-таки поманил кружку. — Летом одна норма, зимой — другая, а весной — третья. Баня не в счёт.
— Не понял, — решительно сказал я.
— А тут чего понимать, — сказал Палыч, наливая.
Я ждал, пока он выпьет, поправит полотенце и только потом объяснит, что к чему. Я ждал и смотрел, как голубое бельё его темнеет под мышками и на груди и липнет к телу. Лампочка высветила то, что и днём было невозможно разглядеть: толстые кованые крючья под притолокой. На некоторых крючьях болтались обрывки прокопчённых мохнатых верёвок. На верёвках этих коптились когда-то окорока и колбасы, бревенчатые стены были тёмно-коричневые, а потолка в предбаннике не было. Матовая, глубокая чернота съедала потолок.
— Понимать тут нечего, — сказал Палыч, утерев рукавом взопревший лоб. — Летом скотина получает что? Сочные корма. Потом она — что? Потом она сама попьёт в речке. Значит, летом на скотину воды идёт меньше. А зимой другой прейскурант. Ну а весной — огород. Рассаду высадил — поливай. Лучок, редиска — обязательно. Капуста тоже поначалу воды много берёт. Наносишься… Это тебе не в Риме, — неожиданно подмигнул мне Палыч.
Я даже опешил, настолько не к месту была его шутка.
— Подожди, давай посчитаем… Сколько ты в день приносишь воды зимой?
— Значит, утром четыре ведра, только скотине, потом ведра два-три, потом ещё. Да, вёдер до десяти…
— Это пять раз сходить, — подхватил я. — Считаем: один раз — пять минут, ну хорошо, три минуты. Стало быть, пятнадцать минут в день. Летом меньше, зимой больше. Ладно, пусть будет пятнадцать на круг. В год это, — я грубо прикинул в уме, — в год это девяносто часов. Если разделить это на семь (длина рабочего дня), то получается тринадцать рабочих дней. Итак, тринадцать дней ты занимаешься совершенно бессмысленной, монотонной и противной работой! Каково?! — вскричал я и торжествующе посмотрел на Палыча.
Он сидел и моргал глазами. Рот его был приоткрыт, и вообще выглядел он глуповато.
— Сюда ещё не входит баня, — спохватился я. — А для бани ты воду таскаешь примерно тридцать минут, стало быть, в год получается… — Я на мгновение задумался. — Получается двадцать пять часов.