— А я работы не боюсь, — обижался Палыч.
— Господи! — стонал я. — Ра-бо-ты, но не бессмысленности! Работай! Производи! Кто же тебе не даёт? Вот скажи, зачем тебе корова?
— Как — зачем? — обомлел Палыч.
— А вот так, зачем? Вас двое. Молоко, творог, масло ты не продаёшь, сдаёшь в колхоз, так? Вам с тётей Дусей нужно не больше двух-трёх литров молока в день… Ты ведь не всё до капли сдаёшь? Ага! — гремел я. — Ты думаешь, я не видел, как тётя Дуся прокисшим творогом кур кормит. И поросёнку сливает… Много? Конечно, много! Я и говорю, избыток. Козы хватило бы. Обыкновенной козы. И ни капли молока не пропало бы.
— А я не люблю козье, — вставил Палыч.
— Дело не в любви, а в рентабельности. Вот сколько ты молока в колхоз сдаёшь?
— Другой год до тонны, — с удовлетворением ответил Палыч.
— А что получаешь?
— Ну, часть деньгами, часть комбикормом. Подкашивать разрешают по опушкам и по оврагам… А не будешь сдавать — не разрешат. Я-то, правда, и в лесу по клочку наберу и на мотоцикле вывезу, а другие обязательно должны сдавать…
— А ты пробовал подсчитать, во сколько тебе самому литр этого молока обходится?
— А ни во сколько, — усмехнулся Палыч, — я же его не покупаю.
— Да я не об этом… Сколько ты труда в него вкладываешь…
— А я свой труд не считаю! — гордо объявил Палыч.
— И совершенно зря! — обрезал я. — Иной раз полезно посчитать. Если оборудовать твой скотный сарай клетками для выращивания бройлерных цыплят, провести туда, естественно, воду электричество, утеплить, взяться по-научному, знаешь, сколько килограммов мяса ты мог бы сдавать в год? — Я быстренько прикинул на бумажке, — Три тонны!
Наступила тишина.
— Не ври, — прошептал Палыч.
— Три тонны! — стальным голосом повторил я. — Притом примерно при тех же трудовых затратах, что у тебя уходят на содержание коровы и домашней птицы. Специализация! Уже всё подсчитано. Теперь прикинь чистую прибыль. А молоко, те же два литра в день, можно покупать в колхозе или у соседа Трофимыча.
14
Надо сказать, что до сих пор Палыч участвовал в этом бурном диалоге «по заводу». То есть он, как и любой мужчина его возраста, ещё не окончательно лишившийся любознательности и не чурающийся техники, завёлся, увлёкся решением чисто инженерных, в данном случае сантехнических, задач. И, когда ему наконец удалось преодолеть собственное упрямство, проявил в этой новой для него области довольно зрелый и острый ум и цепкую хватку Но, повторяю, это когда разговор, уходящий своими корнями к пресловутому римскому водопроводу, касался сантехнических проблем. Теперь же характер нашей беседы круто изменился. Изменилась и степень заинтересованности Палыча. Ещё бы! Ведь если я окажусь прав, то, выходит, он всю свою жизнь, возясь со своими многочисленными бурёнками (их последовательно перебывало у него полдюжины), попросту валял дурака. А настоящее дело, а также настоящие деньги прошли мимо него.