13
Глубокой осенью, когда вовсе уже задули ветры, а по утрам камни, мокрые от вечной измороси, седели от инея, закончил Василий Петрович свою пирамидку. Пришёл однажды вечером в сарайчик, включил свет, отогрел руки над электрической плитой, снял мешковину, укрывающую памятник, и понял, что делать-то больше нечего. Хотел было подправить кое-где буковки — показалось, что сусальное золото легло плохо, но пригляделся и решил, что сделано по высшему разряду. Памятник был готов.
Надо сказать, что вырубал его Василий Петрович на специальном деревянном постаменте и теперь, отделав окончательно, захотел опустить его на землю. Подошёл он к своему изделию, обнял его руками, приник всем телом к холодному камню и, собрав все силы, приподнял его, шагнул назад и стал опускать на землю. И всё-таки не удержался. Отполированная пирамидка выскользнула из его объятий и грохнулась всей тяжестью на утрамбованную землю.
То ли что-то действительно хрустнуло, то ли показалось Василию Петровичу, но душа ушла у него в пятки.
После минутного оцепенения, с замирающим сердцем, нагнулся он к памятнику и придирчиво осмотрел его со всех сторон. Слава богу, на этот раз всё было цело. И всё-таки что-то давило в груди, предчувствие какого-то горя, беды.
Давно-давно, когда ещё только он приступал к работе, мечтал Василий Петрович, как закончит он памятник, как отойдёт в сторонку, как глянет и задохнётся от радости, как подступят к горлу слёзы умиления, как затрясутся от радости руки. Но вот всё готово. А на сердце глухая тоска и предчувствие беды. Не поверил он своим глазам и снова подошёл к памятнику. Для убедительности взял кувалдочку и тихонько обстучал его со всех сторон. Ничего похожего на трещину.
Он отложил кувалдочку и закурил. Отошёл, пошевелил абажуром, чтоб свет падал прямо на памятник. В вишнёвом граните заиграли рубиновые искорки. Ослепительно сверкнула золотая остроконечная звезда. Он закрепил абажур в таком положении, отошёл в дальний угол, присел на табуретку. И вот уже не предчувствие беды, а сама беда: перед ним, освещённый жёлтым тёплым светом, стоял игрушечный памятник. Вовсе не памятник, а скорей модель его. Лилипут, затерявшийся среди всевозможного хлама, которым ещё до сих пор была полна мастерская.
— Как же так?.. Как же так?.. — бормотал Василий Петрович. — Ведь был же нормальный, ведь нравился же… Очень нравился. Как же это получилось?
А получилось очень просто. Пока стоял памятник на деревянной подставке, пока был он не отшлифованный, то казался соразмерным и монументальным. Отделал его Василий Петрович, отшлифовал, проработал детальки, и отделка съела объём. Монументальность пропала. А как опустил его Василий Петрович на пол, то и смотреть стало больно — надругательство, а не памятник…