Николай положил листок на стол и взял ручку. Сперва он просто смотрел на неё, держа за самый кончик. Потом повертел между пальцами, словно махорочную самокрутку, потом пощупал всей ладонью и даже взвесил, потом, закрыв глаза, медленно и чутко провёл двумя пальцами по ручке от начала до конца. Потом открыл глаза и даже вздрогнул, словно вернулся к действительности из глубокого сна» и уже деловым взглядом посмотрел на ручку, уяснил, где она включается, щёлкнул и, так и не присаживаясь, перегнувшись через чьи-то плечи, быстро и уверенно, этой же ручкой, записал на листке колонку цифр и выпрямился, скрестив руки на груди.
Юра, мелко передёрнув от волнения плечами, развернул свою книжку и положил рядом с листочком.
Среди болельщиков и спорщиков раздался приглушённый стон. Все цифры, кроме последней, обозначающей толщину высунутого стерженька, совпадали. Да и то в последней расхождение было на одну десятую.
Николай, увидев это расхождение, побагровел и, растолкав болельщиков, с хрустом и скрипом уселся на стуле, разъярённо выхватил штангенциркуль из ножен и торопливо стал мерить, не попадая от злости. Наконец он поймал маленький стерженёк, сощурился на шкалу, судорожно вздохнул, придвинул штангенциркуль сперва Павлу Егоровичу, а потом Юре. Его, Николая, цифра оказалась верной.
— Точно! — не своим голосом, захлёбываясь от счастья, оттого, что чудо свершилось, крикнул Сашок.
И все закричали и бешено захлопали, а Николай, иронично улыбаясь, откупорил бутылку коньяка.
Потом был ещё коньяк, купленный болельщиками с соседних столов. Потом столы сдвинулись, и всё кафе пело, а патрульные милиционеры стояли в дверях и улыбались, выключив свои рации.
Павел Егорович не сводил с Николая влюблённого взгляда и даже немного прослезился.
Рыжий Юра стучал себя в грудь и просил простить его, если можно, и в седьмой раз записывал свой телефон и совал бумажку Николаю в карман, а Павлу Егоровичу в руку. А Николай через все головы подмигивал кассирше.
* * *
— Ты счастливый? — спрашивал Павел Егорович, забегая вперёд и останавливаясь перед Николаем, чтоб получше расслышать ответ. Николай, в распахнутом, развевающемся на ветру пальто, улыбался. — Ты счастливый, — сказал Павел Егорович. — А как ты этого снабженца уел! Не люблю их! У нас в институте тоже один есть — Серафимыч… Прилипнет — не отвяжешься. Не люблю их.
— Ну, этот фокус и ты бы показал, — великодушно сказал Николай.
— Что ты, что ты, я уже забыл всё, — всплеснул руками Павел Егорович.
— Это так кажется. Это как на велосипеде: думаешь, что забыл, а сел через двадцать лет и поехал. Я знаю. Ну а ты-то доволен?