Смотрю, едут. Приткнулись к палисаднику. Степан, значит, шляпу синюю рукой придерживает и выглядывает из кабины. Посмотрел по сторонам и потом спрыгнул. Колька с другой стороны выкатился, а Василий Евграфович через стекло машет: мол, сейчас не могу — дела, вечерком забегу.
Стоит Степан, глаза бегают, и всё на свой дом поглядывает. А там уж доски от старости рассыпаются, которыми окна заколочены были. Я в передник уткнулась и за Степаном всё высматриваю. Ведь писал, что один приедет, без Раисы, а всё равно высматриваю…
Степан как подхватит меня… И закружил. Щёки у него гладкие, душистые, всё прижимается, а у самого под глазами мокро.
Отпустил меня, подошёл к крыльцу, присел на верхнюю ступеньку и рукой поглаживает.
— Ничего, — говорит, — не помню, а эту ступеньку помню.
Это у них место излюбленное с Райкой было. Бывало, как в окошко ни глянешь — всё сидят за полночь. Головы под луной будто серебряные. Только и слышно, как яблоками хрумкают. У них хорошие были яблоки. Дед покойный, Степан Антонович, всё ухаживал.
Василий Евграфович тем временем из машины гудит. Даёт понять… Кинулись тут Николай со Степаном разгружать. Сперва чемоданы, чемоданы, большие жёлтые, а один зелёный, потом ящики с дырками для всяких яблок и груш с помидорами. Потом Колька из машины, согнувшись, бочку выкатывает. Небольшую такую, складную, вёдер на пять. Оба подхватили бочку — и на руках бережно на крыльцо. Видать, тяжёлая. И чего только в ней? Огурцы и капуста свои есть.
Составили вещи на крыльцо. Степан подошёл к председателю, за ручку поблагодарил и вроде как официально пригласил заходить вечером отметить и приезд, и проводы.
Как Василий Евграфович укатил, сел Степан на заветную ступеньку, шляпу снял, рядом положил и задумался. А Николай чемоданы с крыльца в избу затаскивает, а бочка тут же стоит — пузатая.
Через эту бочку проклятую всё и случилось.
Зашли в избу, а там уж всё и готово. Только Степан сразу за стол не сел. Прошёл на кухню, умылся под рукомойником, галстук-то за пазуху сунул, чтоб не замочить. Потом оглядел стол… и словно недоволен чем. Подошёл он ко мне, обнял за плечи и говорит, чтоб я не переживала:
— Вы не обижайтесь на меня, Евдокия Николаевна. Раиса мне в дорогу столько навертела, что последнего курёнка перед самой станцией еле успел доесть. Да и как же за таким праздничным столом одним сидеть? Вот к вечеру позовём, и все вместе повечеряем. Я ещё кое-что к этому столу прибавлю. Кое-какого гостинца кубанского, только нужно ещё столов сдвинуть, а то не поместятся. А позвать надо всех. Кого не позовёшь — обидится. Всех надо звать.