«Правда, со стороны, помнишь? Он никогда не появлялся на публике вместе с тобой».
А она позволила себе наивно полагать, что именно она станет женщиной, способной изменить его.
— Талант и глупость — не всегда взаимоисключающие понятия, — сказал Чейз. И затем добавил: — Вспомни своего Джеймса.
— Джеймса Блумберга? Он вовсе не мой.
— Но ведь было дело?
Ванесса вздохнула:
— Мне было восемнадцать. Мы два раза встречались, и все это время он говорил только о себе. И, — добавила она, прищуриваясь, — к тому же каждый платил за себя.
Чейз не сдержался. Она выглядела так напряженно и расстроенно, что смех вырвался сам собой.
— Чейз! Это не смешно!
— Конечно нет. Прости. — Он потянулся за ее спину и снял с вешалки ее пальто. Немного подумав, она нырнула в рукава.
— Он пытался подмазаться к моему отцу через меня. Один из многих, с кем мне пришлось иметь дело в свое время.
— Пока ты не сбежала.
Она с грустью посмотрела на него:
— Именно. Когда я сообщила родителям о беременности, они были в бешенстве. А когда я отказалась назвать имя отца, они долго кричали на меня.
— Но почему ты не сказала?
Ее глубокий вздох прокатился эхом по замкнутому пространству.
— Ты не знаешь Алена Пэртриджа. Для моего отца весь мир окрашен в черное и белое, других оттенков просто не существует. Он обожает закон. Когда что-то неправильно — это неправильно. Он бы подал в суд, чтобы вытребовать алименты от Дунбара, несмотря на мои чувства. Можешь себе представить, какой шум бы поднялся. Я хотела, чтобы жизнь моих детей началась спокойно, чтобы они не стали всемирно известными незаконнорожденными наследниками Дунбара. Мой отец наговорил тогда много лишнего, чего я никогда не смогу ему простить. И я убежала. Ото всего.
И Чейз понял, о чем именно она говорила. Она не просто отвернулась от родителей, проживающих в викторианском особняке в Вашингтоне, но порвала связи со всей семьей. С той жизнью, которую вела до беременности. Оставила позади весь комфорт, знакомое ей окружение и роскошь богатых людей.
Она закрыла дверь в прошлое, как и он.
— Но у тебя не возникало желания отстаивать права на поместье Дунбара?
— Нет. Если бы он хотел что-то оставить мне, он упомянул бы об этом в своем завещании.
— И все-таки… Тебе должно было быть очень трудно. Особенно в период беременности.
— Да, было. И сейчас не просто. Но это было лучшим решением в моей жизни. Ты тоже поступил так? Оставил все позади?
Она его искушала… но — нет. Ему показалось, что он почувствовал, как вибрирует в воздухе ее неподдельное любопытство, подгоняемое глубинным интересом к его личности. Но то, что она задала этот вопрос, еще не означает, что он выдаст ей свои тайны. Недоверие было его верным компаньоном на протяжении долгих лет, и он не собирался менять свои привычки.