— Она это так не называла…
— Ха! Видела бы ты ее дом! Это какой-то взрыв цвета, причем не слишком приятный. Там все оранжевое — одежда, цветочные композиции, новая ливрея слуг… и даже еда.
— Еда? — Джулиана сморщила носик.
Марианна кивнула.
— О, это было ужасно! Все было морковного цвета. Пиршество для кроликов. Скажи спасибо, что ты плохо себя чувствовала.
«Интересно, — подумала Джулиана, — что сказала бы леди Дэвис, считающая себя столпом высшего лондонского света, если бы я приехала к ней вся в царапинах после своего приключения с Грейбхемом неделю назад?»
Она улыбнулась при этой мысли и принялась поправлять прическу. Снова улыбнувшись, заметила:
— А я-то думала, что ты, став герцогиней, избавилась от необходимости бывать на этих приемах.
— Я тоже так думала. Но Ривингтон говорит иначе. Точнее, вдовствующая герцогиня говорит иначе. — Марианна вздохнула и добавила: — Ох, такая жизнь — это ужасная пытка. Впрочем, погоди, когда-нибудь ты сама все узнаешь.
Но Джулиана в этом сомневалась. И сейчас ей вспомнился один из ее разговоров с герцогом Лейтоном. Это произошло на балу, и он тогда наткнулся на нее в одной из комнат в стороне от бального зала. Причем был зол как черт.
— Почему вы не сказали мне, кто вы?
— А это имеет значение?
— Да.
— Что именно? Что моя мать — падшая маркиза Ралстон? Что мой отец — всего лишь коммерсант? Что у меня нет титула?
— Все вместе.
Ее предупреждали насчет него, герцога Гордеца, обостренно воспринимающего свое положение в обществе и не интересующегося теми, кого он считал ниже себя. Лейтон был известен своим высокомерием, своим холодным презрением. Она слышала, что он выбирал себе слуг за их сдержанность, любовниц — за отсутствие чувств, а друзей… Не было никаких указаний на то, что он опустится до чего-то настолько плебейского, как дружба.
Но до той минуты, когда он узнал, кто она такая, Джулиана не верила слухам. Не верила до тех пор, пока на себе не почувствовала жало его холодного презрения. Оно жалило очень больно. Гораздо больнее, чем суждение всех остальных.
Она тогда поцеловала его — как дура. Но он тотчас отстранился и заявил:
— Вы опасность для себя самой и для других, мисс Фиори. Вам лучше вернуться в Италию. Если останетесь, ваша импульсивность вас непременно погубит. С необычайной скоростью.
— Вам ведь понравилось, — сказала Джулиана, скрывая боль.
Он смерил ее холодным взглядом.
— Ну разумеется. Но если вы не претендуете на роль моей любовницы, а любовница из вас была бы прекрасная, то вам лучше помнить свое место.
Именно в тот момент она решила остаться в Лондоне. Чтобы доказать ему и всем остальным, что она лучше, чем о ней говорят.