Я приметил Гизура и Рыжего Ньяля, кивнул в ответ на приветствие Хаука Торопыги. За их спинами маячили Торгунна и Тордис. Обе были замотаны в меховые накидки и шерстяные шарфы — так, что лишь одни глаза выглядывали, и этими глазами они следили за мной. Под ногами у них вертелись наши борзые. Вот уж кому холод был нипочем! Собаки явно радовались солнечному деньку, хотя, по мне, сегодняшнее солнышко лишь светило и совсем не дарило тепла.
Я смотрел на своих побратимов, и на языке у меня вертелись совсем не те слова, которых они ждали. Мне хотелось сказать, что все это одна большая глупость… а также напомнить о наших товарищах, сложивших голову в прежнем походе. Однако какой смысл говорить о том, что и так всем известно? Нынешние новобранцы неоднократно слышали рассказы тех, кому посчастливилось уцелеть шесть лет назад. И, тем не менее, все рвались в этот самоубийственный поход. Людей манила гора серебра, сиявшая перед их мысленным взором. Да уж, Одноглазый бог позаботился создать достойный крючок для нас. Клянемся на кости, крови и железе… Та старая клятва всех нас вытащила на заснеженные просторы русской степи.
Итак, длинной извивающейся колонной прошествовали мы под высокими городскими воротами. В нашем караване были сани и повозки с запряженными в них лошадями, множество мужчин и парней, а также сопровождавшие их женщины, рабы… и один подневольный христианский священник.
Наши юные предводители двигались в середине колонны. Рядом с ними маячили громоздкие фигуры наставников — Добрыни и Сигурда — в окружении избранных дружинников. Воины ехали верхом, в полном боевом облачении. Сверкали на солнце металлические шлемы, трепыхались на ветру флажки и вымпелы. Эта часть дружины задавала скорость всему каравану: они без зазрения совести напирали на возниц и пеших траллов, и тем — хочешь не хочешь — приходилось поспешать. Мне бросилось в глаза, что среди возниц много бывших Клерконовых хирдманнов. Вот ведь насколько велик соблазн! Призрачный блеск далекого серебра заставил этих людей унизиться до положения наемников, чье положение в обозе немногим лучше рабов.
Я дал себе слово приглядывать за ними в пути — вдруг в этой толпе сыщутся неведомые мстители? Хоть я и не верил в их преданность бывшему ярлу (не тем человеком был Клеркон, чтобы его беззаветно любили), все же не стоило забывать, что мы натворили на острове Сварти.
Разумная предосторожность… Но, увы, я начисто забыл о ней уже через неделю, когда зимняя степь сомкнула свои ледяные клыки у нас на горле.
Снег шел днем и ночью. Если же на время и прекращался, то лишь для того, чтоб мы могли в полной мере ощутить силу порывистого, студеного ветра. Затем — когда мы уже не чувствовали ни рук, ни ног — снова начиналась пурга. И снег был какой-то противный — сухой, мелкий и упорный. Стоило нам остановиться на привал, и он собирался в сугробы, которые высокими кучами окружали пятачок умирающего кострища.