Бедный, бедный Сергуня…
— И ведь ни разу не позвонил…
Слезы, как тать в нощи, подобрались к Жениным глазам. Она понимала, что вспоминать Сергуню нельзя. Или уж если вспоминать, то ту отвратительную сцену, которую Жене пришлось увидеть своими невинными очами. Как ее «прекрасный» муж страстно обнимает неизвестную обнаженную даму с большим бюстом. За что-то надо зацепиться в этой памятной сцене. За что-то, что помешало бы ему стать «последней каплей горя». За что?
Женя повернулась к коту. Тот сидел и смотрел на нее своими загадочными глазами.
— Кот, — попросила Женя, — помоги, будь другом… Подскажи. Иначе я утону вместе с ним.
Кот мигнул одним глазом и широко зевнул. Нет, это явно не Бегемот. Это обычный перс огромных размеров, но лишенный всяческой харизмы.
Женя снова посмотрела вниз и — вспомнила!
Противная лысина. Начинающаяся только, слабенькая, но от зрелища этой лысины сама картина показалась ей еще более отталкивающей. Эта полногрудая тетка с ее отвратительным смехом. Женин «верный рыцарь Ланселот». С этой тонзурой лицемерного католического падре…
— И похотливого, — добавила она, вспомнив про ту горгулью, что он сжимал в объятиях.
Женя выпрямилась.
— Не так уж велика потеря, — сказала она. — Конечно, жаль, что любовь не вечна. Но мне все-таки достались твои лучшие времена, Сергуня. Лучшие…
Теперь все предстало ей в совершенно ином цвете. «Что бы ни случилось со мной — это все-таки жизнь, а не ее слабое подобие», — подумала она.
И почему-то Женя была уверена, что это ее чудесное превращение свершилось не без помощи нового друга — белого кота, который спал на телевизоре и даже похрапывал немного.
Или притворялся, что спит?
* * *
Он ругал себя за то, что не сказал ей ничего. Просто позволил себя целовать. Позволил потом повести себя на поводке в какой-то дурацкий ресторан и дальше, дальше…
Теперь ему было противно.
А она смотрела на него и улыбалась одними губами, потому что глаза у нее всегда оставались холодными и серьезными.
Как у охотника, выслеживающего добычу…
Потом, после, она долго звонила куда-то, он не вслушивался, с кем она говорила…
А потом, удивив его, повернулась и сказала:
— Сейчас мне надо уйти…
Он даже выдохнул: «Жаль», — хотя ему не было жаль.
Он даже вздохнул, хотя ему хотелось рассмеяться.
Потому что он откуда-то знал — этой женщине надо подчиняться.
Иначе…
Он не мог сформулировать, что его ждет в случае неподчинения. Просто знал — будет еще хуже.
Даже хуже, чем теперь…
«Это расплата за то, что я изменил Женьке, — подумал он устало, закуривая сигарету и выпуская в потолок струю дыма.