Демографическая ситуация на Украине также обусловила крайне жесткую политику местного режима по отношению к русской культуре и языку. Естественно, что любой самостийный украинский режим неминуемо должен быть антирусским и антироссийским, потому что при всей противоестественности политического разрыва с Россией ему нечем оправдать само свое существование, как только всемерным подчеркиванием и углублением действительных и мнимых различий между малороссами и великороссами. И в Белоруссии и на Украине русскоязычного населения было от около 40% до трети (в Белоруссии считали родным белорусский 62,5% жителей, на Украине украинский — 65,8%), но в Белоруссии никогда не было антироссийских настроений, тогда на Украине рассадником таковых стали западные регионы (Львовская, Тернопольская и Ивано-Франковская области), вернувшиеся в состав страны после времен Киевской Руси только в 1939 г. В правобережном регионе — на Волыни, в Подолии, Киевской, Черкасской, Кировоградской областях, хотя украинское население составляло там в среднем около 90%, сепаратистские настроения были распространены до 1991 г. весьма слабо. Еще менее они были свойствен левобережному региону (Черниговская, Сумская и Полтавская области, где украинское население также абсолютно преобладает, составляя от 77 до 85%), воссоединенному с Россией на полтора столетия раньше, чем Правобережье (вошедшее после разделов Польши в конце XVIII в.). Практически русский Крым (с 86,5% русскоязычного населения) вообще стоял особняком (как и Закарпатская и Черновицкая области со своими специфическими проблемами). Наконец, ещё два региона, преимущественно русскоязычные, имеют к Малороссии отдаленное отношение. Это восток Украины (в Донецкой области жители, считающие родным языком украинский, составляли только 30,2%, в Луганской — 34,4%, в Харьковской — 49,9%), и Новороссия — южная приморская полоса, отвоеванная русскими войсками у турок в XVIII в. Здесь также от 40 до 60% составляло русскоязычное население, а украинское в наибольшей степени смешано с ним и не подвержено «самостийничеству» (в Одесской области украинский язык считали родным 40,5% жителей, в Николаевской — 63,3%, в Херсонской — 66,5%, в Запорожской 48,6% и в примыкающей к ним промышленной Днепропетровской — 60,6%). Нет никакого сомнения, что имей эти регионы реальную возможность остаться в составе единого государства — они бы сделали соответствующий выбор (что и показал союзный референдум 17 марта 1991 г.). Достаточно было бы осенью 1991 г. Ельцину, например, заявить, что Россия готова принять в свой состав те регионы, которые выскажутся против отделения, результат декабрьского 1991 г. украинского референдума был бы совсем иным (но ничего подобного, конечно, ему в голову прийти не могло, и к декабрю, видя, что они целиком и полностью во власти самостийников, эти области (и даже Крым) проголосовали так, как от них требовали режиссеры референдума). Учитывая же, что в этих регионах сосредоточено до 70% промышленного потенциала Украины, вопрос о её отделении просто бы не стоял. Последние десятилетия украинские президентские выборы четко демонстрировали этот региональный раскол по принципу про или антироссийской ориентации (хотя все «пророссийские» президенты, приходя к власти тут же забывали о своих обещаниях в отношении государственности русского языка). Но последовательная политика по утеснению русской культуры дала свои плоды: за это время процент жителей, считающих себя русскими или русскоязычными заметно сократился, а за «антироссийских» президентов стали почти поголовно голосовать центральные украиноязычные области, где ранее голоса делились примерно пополам. Белоруссия, с которой уже полтора десятилетия анекдотичным образом строится «союзное государство», при всех заверениях лукашенковского режима о вечной дружбе, столь же далека от реальной интеграции, как и Украина (что было исчерпывающим образом продемонстрировано реакцией Лукашенко на замечание Путина, что «такие близкие народы должны жить в одном государстве» и предложение войти в состав России).