Она протянула ему руку.
Он не мог удержаться и поцеловал ее в щеку и, тронутый сильнее, чем ему хотелось сознаться, запер за нею дверь.
Фанни Викторовна вернулась домой усталая и сердитая.
Ее «хозяин», как злобно шутя она называла своего содержателя, оказывается прождал ее всю ночь и к ее возвращению сочинил несколько частью сантиментальных, частью колких слов.
Но едва он разинул рот, как она строго посмотрела на него и сказала:
— Это моя квартира или нет?
— Твоя… — робко ответил он.
— В таком случае вы прекрасно сделаете, если уберетесь вон.
Он был изумлен, пробормотал какие-то ругательства, но все-таки не заставил себе повторить приглашение удалиться.
Когда он ушел, Фанни Викторовна вздохнула свободно и, подбежав к буфету, одним глотком выпила целый стакан коньяку, затем с яростью схватила бутылку и принялась тянуть из нее.
Эта выходка уложила ее в постель, но не прогнала дурного расположения духа.
Толпа молодежи начала приезжать к ней, предлагая заменить выгнанного приятеля, но она предпочла перебрать их всех, но не отдаться одному.
Началась прежняя жизнь, без увлечения, без любви и чувства даже малейшей нежности к целому ряду мужчин, которые сменяли один другого.
Казалось, она сгорала на любовном огне.
Она дошла до того, что брала себе в любовники первого встречного.
Наконец, она утомилась от такого житья и начала прогонять всех ее посетителей.
Лежа по ночам под шелковым пологом, она мучилась бессонницей и думала о прошедшем.
Она оплакивала свою дочку, так скоро умершую, вспоминала с любовью молодого человека, который ухаживал за ней в это тяжелое время.
По мере того, как ей вспоминалась ее горькая жизнь, она дрожала, ужасалась грязи, в которой лежала, а когда припомнила, что стояла в ряду продажных тварей, в тишине алькова слышалось и рисовалось ей зловещее веселье и грязная роскошь веселого дома.
Она припоминала, как она вошла туда, сконфуженная и робкая, и добрые полупьяные женщины говорили ей:
— Не бойся, ты скоро привыкнешь.
Но она не привыкла, хотя затем вскоре вернулась туда же.
Благодаря Аристархову, который поручился за нее, объявив, что женится на ней, она вышла из-под контроля полиции, и при мысли, что она опять теперь окунется в эту ужасную жизнь, и полиция снова начнет травить ее, мороз подирал ее по коже.
Она не смягчала перед собой страшные подробности этой жизни, но, однако, влеклась к ней, как бабочка на огонь.
Все казалось ей, лучше бурная опасность гнусного ремесла, чем ее теперешнее, раздирающее душу уединение.
Так продолжалось несколько дней. С того же момента, как она выгнала своего «хозяина», заменив его многими, прошел уже целый год.