И опять что-то шевелилось внутри, какой-то вроде бы момент истины. Где-то рядом, еще немного – и в точку. Любовь? Из ванной утром было слышно, как мать, понижая голос, говорила Лизуне: «А все-таки ОН ЕГО любит, переживает за него. Вчера знаешь какой нам с Татьяной устроил разнос! А ты говоришь! Кровь – ее не обманешь!» И Боря думал, что да. Кровь не обманешь. Это сын. Сын – это навсегда.
Две женщины в его жизни – мать и ТА, другая.
А Таня… У Тани мальчик. Но это на потом. Когда уже посажено дерево и выстроен дом. На пятьдесят, на шестьдесят, на семьдесят. Не мальчик, но юноша, уже стреляет сигареты, говорит басом. Павел, вот такой, Борисович! И родинка наследственная имеется. Кровь не обманешь.
Когда Борис встретил Таню, ей было двадцать, а он на пять лет старше. Когда он впервые увидел Симу – двадцать было ему, а ей к тридцати. Сима сидела у них на кухне и качала босой шершавой ступней с ярко-красными ногтями. На ней была вытянутая черная майка и цветастая цыганская юбка. На соседнем стуле сидела девочка лет пяти с такой же, как у матери, высоко выстриженной, как выхваченной, челкой. На кухонном столе в картонной папке лежали кусочки Симиной диссертации, Борин отец был ее научным руководителем.
Год назад умер скоропостижно пожилой профессор университета, когда был вот с этой, «с ней». А мать еще вчера прибавила гневным шепотом, прикрыв дверь: «Ваш Вершковский, говорят, умер прямо на этой шлюхе! Тебе что, не хватает острых ощущений?» А отец беззлобно отбивался от привычной ревности: «Ладно, Ника, еще ты будешь все эти бабские сплетни принимать на веру. А даже если и так, какая чудесная смерть! Позавидовать можно. Вершковскому повезло, старому ходоку, а вот что эта девочка пережила, представляешь?» «Девочка? – взвилась мать. И: – Я не позволю в мой дом… ты тоже из стаи ее кобелей…»
В общем, было ужасно интересно, тем более что Боря только недавно лично начал серьезное освоение этой сферы отношений.
Отец все не шел из гаража, Боря немного стеснялся, никак не мог подобрать тему для разговора. Не о погоде же говорить? Но уйти с кухни не было сил, так и сидели молча. Сима смотрела на него исподлобья и качала голой ногой. Левая щиколотка у нее была испачкана глиной. На правой кривился в сторону большой палец – след школьного перелома, как потом выяснилось. Девочка мрачно ковыряла в носу. От чая они обе отказались. А через полчаса так же молча собрались и пошли, не дождавшись Сергея Сергеевича. Грянул дождь, Боря побежал догонять с зонтом, как в женском романе. Он так и бежал сначала до дома Симиной мамы, где оставили девочку Юлю, а потом до маленькой двухкомнатной квартиры и кровати, где стало понятно, для чего, собственно, стоит жить дальше.