На экране зажглось:
– Откройте ячейки пятьдесят два и семьдесят три. Нажмите клавиши в порядке, заданном схемой, переключите регистр, и вы получите из одной знания о дальнейшем регулировании общественного развития, из второй – знания прохождения через любую материю.
Огнеса торопливо попросила Андрея:
– А нельзя ли еще знания об энергии, долголетии человека и преобразовании хотя бы твёрдой материи?
Андрей вновь нажал клавиши в определённом порядке. Но ответ на экране огорчил их.
– Мы дали вам самые безопасные знания, остальные пока отдавать рано. Помните, если знания попадут в плохие руки, они превратятся в новый источник зла и насилия. Путь к знаниям лежит через трудности, но когда они преодолены, требуется оберегать их от посягательств и использования в корыстных целях и против человека. Мы дадим вам знания прохождения через любую материю, они послужат вам орудием защиты.
Андрею потребовалось еще около часа на расшифровку схем, прежде чем машина выдала им обещанное. Это были небольшие таблички толщиной в сантиметр, очень напоминавшие микрокалькулятор, выполненный из неизвестного сплава. Справа располагались крошечные кнопки, величиной с головку гвоздя, слева несколько десятков знаков, сбоку табличек примостились миниатюрные ушки как бы для того, чтобы таблички могли подвешивать.
– Неужели здесь наисложнейшая информация? На вид они такие простенькие. – Огнеса жадно рассматривала пластины. Но простому глазу была недоступна та наисложнейшая механика, которая таилась в ничем не примечательном корпусе.
Чем сложнее и выше информация, тем в меньших объёмах она заключается, тем утончённее система записи и тем большая организация и гибкость мышления требуется для их расшифровки или, точнее, считывания.
Стэлпсон сидел на том же месте, где они расстались с Константином, дыхание его давно восстановилось, сердце утихло, мышцы, пришедшие в напряжение, расслабились.
Природа вокруг благоухала, воздух изобиловал чудеснейшими ароматами и, если бы не погоня, в этом райском уголке можно было бы прекрасно отдохнуть. Но тревога, охватившая Стэлпсона в результате длительного пассивного ожидания, нарастала. В этот ответственный в ходе слежки момент он опасался что, не вынеся физически гонки, останется одураченным.
– Ничего, если потребуется, я перерою здесь все горы, – злобно проскрежетал он зубами, и, поднявшись, быстро заходил туда-сюда, изредка со злостью отшвыривая в сторону какой-нибудь камушек, попавшиеся под ноги. – Меня не проведешь, – утешал он себя. – Я бы свободно мог стать писателем-драматургом. Комедии писать не получилось бы, а трагедия – пожалуйста. Комедии сочинять трудно. Попробуй рассмешить – сколько изобретательности нужно. А трагедию устроить – один миг: убил, задушил, взорвал – вот тебе и готово. И я мастер по трагедиям.