Этот крохобор-домовладелец даже не удосужился снабдить дверь глазком или цепочкой, поэтому узнать, кто явился, иначе как прокричав через дверь, он не мог.
— Кто там?
— Санта-Клаус.
Голос показался смутно знакомым. Если принесли долю, придется открыть. И все же он чувствовал некое беспокойство. Он открыл замок и две задвижки, верхнюю и нижнюю. Затем чуть приоткрыл дверь. В следующее мгновение она вмазалась в его лицо, и, не устояв на ногах, он повалился на спину.
Огромный детина в темном костюме схватил его за воротник, едва не придушив.
— Гребаный недоумок! — прохрипел напавший с перекошенным от ярости лицом. — Что, нравится убивать беззащитных старушек? — Второй гость смотрел на него сверху вниз, не произнося ни слова.
Когда давление на горло ослабло, не на шутку напуганный, он пробормотал извиняющимся тоном:
— Я говорил, чтобы ее не трогали. Насилие не входило в наши планы.
— Говорил? Говорил кому?
Его затрясли с такой силой, что во рту ходуном заходили зубы.
— Почему я должен сдавать вам кого-то? — с трудом выдохнул он.
— Потому что ты самый раздолбаистый тупица на планете.
— Сам такой, — огрызнулся Эмис Смолбоун.
И почти тут же пожалел о своей пьяной браваде, так как кулак впечатался в его рот, кроша обошедшиеся в тысячи фунтов коронки, поставленные после последней драки, в которой он побывал. Затем другой кулак вонзился ему под ребра.
— Ты не в том положении, чтобы умничать здесь со мной. Мне нужны имена. Мне нужны те ублюдки, что сделали это, и я хочу знать, куда ушел весь товар, — мы с отцом желаем получить все обратно. От первой до последней вещи.
Смолбоун угрюмо уставился на него; все лицо его было в крови.
— Я не собираюсь подыхать стукачом.
В следующую секунду он вскричал от боли, когда рука, жесткая, словно механические щипцы, схватила его за яйца и с силой сдавила. Затем отпустила.
Упав на пол, Смолбоун забился, как в падучей.
— Ну что, назовешь имена? В следующий раз он не будет таким любезным — вырвет их на хрен, и дело с концом.
Сквозь пелену хлынувших из глаз слез Эмис Смолбоун посмотрел на стоявшего перед ним великана и поверил — этот может.
— Если я скажу вам, меня убьют, — простонал он.
— А если не скажешь, тебя убью я, разве что от тела придется избавляться — а с этим могут возникнуть проблемы. Лучше не доводи до этого. Имена, Смолбоун, ну же!
Тут его яйца вновь сжали, еще сильнее, чем прежде.
Превозмогая мучительную боль, он выкрикнул имена. За исключением одного — Гарета Дюпона; даже сейчас он не мог не понимать, что, если сдаст Дюпона, тот тотчас же поймет, кто за этим стоит. А принимая в расчет объявленную награду в сто тысяч фунтов, это может быть весьма опасно.