Ранним утром забили на мясо трех свиней, и Петьке было поручено отвезти туши в Пахомово. Узнав об этом, Галя поручила своих коров Ольге и попросила подвезти ее.
Туши положили в телегу, накрыли соломой, Петька бросил сверху рогожу, и Галя кое-как устроилась.
Они медленно-медленно потащились по грязям и хлябям через лес, через убранные поля, и дождик моросил, унылый и бесконечный. Петьку это не смущало, он бодро посвистывал, почмокивал на коня, конь старался изо всех сил, месил, месил копытами черную, вьющуюся змеей дорогу.
— Люблю погонять! — сообщил Петька. — В прошлом году, как «Москвича» не было, я самого Воробьева часто возил! Он как поедет по полям — «Никого, — говорит, — не хочу, пусть меня Петька везет».
— Хвастунишка! — улыбнулась Галя.
— Я не хвастаюсь, спроси кого хочешь. Алексей Дмитрич правильный мужик, я его вот с таких знаю. Бывало, приедет, о том, о сем, а потом: «А ну, запрягай, хлопцы, в кино поедем, в Пахомово». У нас клуба ведь не было. Ну, и едем всей деревней. Весело было. А потом клуб сделали.
— Уж и клуб! — сказала Галя.
— Клуб-то ничего, дела в нем мало. Ничего, все со временем будет. Воробьев все сделает, это такой мужик.
— Ты с матерью живешь?
— Ага. Воробьев говорил: «Ну, Петька, в армии послужишь, придешь — новую избу вам поставим».
— В армии ты пошатаешься по свету, увидишь другое и вернуться не захочешь. Все вы так: из колхоза в армию, из армии на завод — и ищи вас, свищи!
— Ну, я не такой, я не брошу, увидишь. Мать, во-первых, я не брошу, так? От такого председателя, как Воробьев, только дурак разве уйдет, так? Избу строить буду — значит, деревню не брошу, так?..
А потом, какая такая совесть у меня останется, чтобы я Руднево на полном развороте бросил, а? Я приеду, погляжу, что без меня народ поделал, — да я же со стыда удавлюсь, так?
— Оптимист ты, Петька, — сказала Галя. — До чего приятно с тобой говорить! Как на тебя ни посмотри, никогда ты не скучаешь.
— А чего скучать? Раньше в деревне было плохо, и народ скучный был. А теперь скучать некогда.
Площадь вокруг правления за лето сильно изменилась. Плац был засажен цепочками деревьев, тоненьких, привязанных к палкам, вокруг дома исчезли мусорные кучи, и земля была присыпана шлаком.
У Воробьева в кабинете стоял крик и спор, словно не прекращался с весны.
— Я понимаю, однолетние травы сократить, это я понимаю, но…
— Сколько зерна без гречихи, где план?
— Откуда вы эти площади взяли?
— Э, нет, оставьте семенники!
Воробьев остановился на Гале невидящими глазами, весь взъерошенный и потный. Она постояла немного, вздохнула и села на диван.