— Вы прошли всю войну? — с уважением спросила Галя.
— Всю. Шесть раз в госпитале лежал. И так мне везло, что все заживало, как на собаке, и посылали меня опять в самое пекло. Шарахнет — «Ну, — думаю, — на этот раз, братец, номер не пройдет!» — а он проходит! Я уж удивляться начал, а потом, когда пришел День Победы, когда понял, что суждено мне жить и жить, — вовсе от удивления рехнулся. Удивляюсь и плачу, все тут. Это же черт знает, это же невозможно описать! Уж как нравится, что вот вышел — и живешь. Словно на большак выехал, удивляешься. А ты нет? Что вы понимаете, молодые-зеленые! Выросли — думали, так всегда было. Так никогда не было! Вы этого не понимаете.
— Мы понимаем, — сказала Галя.
— Ага! — довольно сказал шофер. — Как ракеты стали летать, так и вы кое-что поняли, даже вас удивили.
В Пахомово они прибыли, когда в домах уже светились окна и из труб до самого неба поднимались прямые белые дымы. Ветра не было, мороз кусал.
— Скорее, скорее, опаздываем! — сказал Волков, выбегая из правления, закутанный в шубу, в большом треухе.
«Москвич» у Степки был разогрет. Галя только перепрыгнула из кабины в кабину, и опять под радиатор поползла сверкающая дорога. Волков был бодрый, потирал руки, необычно взволнованный, наверное, предстоящей поездкой.
— Итак, тебе сегодня нужно выступить, — начал он, оборачиваясь. — Обязательно!
— Что вы? Ни за что! — сказала Галя. — Никогда в жизни не выступала.
— Ложь номер один. Выступала, очень удачно. Это было однажды хорошим летним утром под стенами коровника.
— Ну, то… Там все свои были.
— Тут тоже свои. Понимаешь, собирается самый цвет людей, которые поставляют молоко, квинтэссенция их. Ты выступишь и скажешь, как к коровам нужно относиться по-человечески.
— Ваша квинтэссенция это прекрасно знает, — возразила Галя. — Не буду выступать, можете поворачивать обратно.
— Да, упрямая, — огорчился Волков. — Знаешь, я на тебя насмотрелся — сам упрямым стал. Вчера было правление, я одно дело предложил — все «против», я как заупрямился, всех переупрямил, вот так! Все из-за тебя.
— Упрямством города берут, — заметил Степка-шофер.
— Не упрямством, положим, а нахальством, темный человек. И кстати, насчет нахальства: пришло в область письмо из Министерства высшего образования, в котором говорится, что специально для молодых рабочих и колхозников забронированы места в ряде вузов, то есть на эти места конкурс минимальный, хотя поблажек не будет, но вас приглашают, кто понахальнее.
— Пошлите меня, — сказал Степка.
— Куда тебя, шалопая?
— Да хоть на клоуна!