Чтобы скрыть замешательство, она подозвала одного из мальчиков-негритят, дремавшего на подушке в углу комнаты, и приказала ему принести бонбоньерку. Когда мальчик принес коробочку из эбенового дерева, украшенную перламутром (в ней были орехи, засахаренные фрукты, цукаты и розовый сахар), Анжелика успокоилась и стала более внимательно слушать разговор двух мужчин.
— Нет, сударь, — говорил граф де Пейрак, беззаботно жуя фиалковые пастилки, — не думайте, что я увлекаюсь наукой, чтобы узнать тайны власти и могущества. Просто меня всегда тянуло к знаниям. Например, если бы я остался беден, то попытался бы получить должность смотрителя королевских вод. Вы не можете себе представить, насколько мы во Франции отстали в вопросах орошения и подачи воды! Римляне знали об этом в десять раз больше, чем мы, а когда я был в Египте и Китае…
— Знаю, что вы действительно много путешествовали, граф. Не приходилось ли вам бывать в тех странах Востока, где еще помнят секреты волхвов?
Жоффрей рассмеялся.
— Я был там, но волхвов не встречал. Меня не интересует магия. Я оставляю ее вашему храброму и наивному Беше.
— Беше постоянно спрашивает, когда же он будет иметь удовольствие присутствовать при проведении одного из ваших опытов и стать вашим учеником в химии?
— Мессир, я не школьный учитель. И даже если бы был таковым, то не допускал бы к науке ограниченных людей.
— Однако этот монах известен тонким умом.
— Без сомнения, в схоластике, но в науках, где необходима наблюдательность, его ум ничтожен: он видит вещи не такими, как они есть, а такими, какими они ему представляются. Я называю подобных людей глупыми и ограниченными.
— Будь по сему, это ваше мнение, я не слишком сведущ в мирских науках, чтобы судить, насколько обоснована ваша неприязнь. Но не забывайте: монах Беше, которого вы считаете невеждой, издал несколько лет назад весьма примечательную книгу по алхимии, и у меня были некоторые трудности при получении разрешения Рима на ее издание.
— Только церкви и заниматься одобрением или неодобрением научных трудов, — сказал граф с пренебрежением.
— Позвольте мне остаться при своем мнении. Разве дух церкви не объединяет природу и все чудесное?
— Не вижу причин для этого. Вспомните слова Господа нашего, монсеньор: «Кесарю — кесарево». Кесарь — это светская власть людей, но также и внешняя власть вещей. И говоря так, Сын Божий желал утвердить независимость души и ее религиозной сущности от сущности материальной, и я не сомневаюсь, что к ней относится и отвлеченная наука.
Прелат покачал головой, а на его губах появилась тонкая улыбка.