Группа людей перед Анжеликой вела себя весьма шумно, что было особенно заметно на фоне всеобщего молчания; они негромко отпускали замечания, несомненно, предназначенные для менее осведомленных посетителей, сидевших рядом.
— Что же они тянут? — нетерпеливо говорил молодой судья с щедро напудренными волосами.
Сосед, чьи толстые прыщеватые щеки вываливались из мехового воротника, зевнул:
— Ждут, пока закроют двери в зал суда, и после этого введут обвиняемого и водворят его на скамью подсудимых.
— Скамья подсудимых — это та скамейка, что стоит отдельно, пониже остальных, у нее еще спинки нет?
Клерк, неопрятного вида и с сальными волосами, обернулся и, ухмыляясь, возразил:
— Уже не хотите ли вы, чтобы слуга дьявола расселся в кресле?
— Говорят, колдун может стоять на острие булавки или на языке пламени, — вставил напудренный адвокат.
Его упитанный сосед серьезно ответил:
— Этого от него требовать не станут, но ему придется стоять на той скамейке на коленях, перед распятием, которое прикреплено к нижней части кафедры председателя суда.
— И то слишком много чести для такого чудовища! — вскричал клерк с сальными волосами.
Анжелика вздрогнула. Если даже публика, состоящая преимущественно из судейской элиты, настроена настолько пристрастно и враждебно, чего же ждать от судей, специально подобранных королем и его приближенными?
Но магистрат в меховом воротнике смело повторил:
— Что до меня, то я считаю эти обвинения просто предлогом. Этот человек такой же колдун, как вы или я, только он, думаю, чем-то помешал интриганам из высшего света, вот и хотят от него избавиться под видом совершения правосудия.
Анжелика чуть наклонилась вперед, чтобы получше разглядеть лицо человека, который открыто осмелился выражать столь опасные мысли. Она жаждала узнать его имя. Но спутница легонько коснулась ее руки, напоминая, что Анжелика не должна привлекать к себе внимание.
Сосед человека в меховом воротнике огляделся вокруг и бросил:
— Если сильные мира сего на самом деле хотят просто от него избавиться, то не пойму, зачем они утруждают себя судебными делами, обычно они прекрасно обходятся без этого.
— Только лишь для того, чтобы умаслить народ и показать, что король иногда карает и знать.
— Мэтр Галлеман, будь правдой ваше предположение о том, что народ можно задобрить публичным судом над преступниками, как некогда при Нероне, то здесь устроили бы публичный процесс, а не суд за закрытыми дверями, — возразил нетерпеливый молодой адвокат.
— Сразу видно, что ты только начал заниматься нашей гнусной профессией, — ответил знаменитый адвокат, о котором Дегре говорил, что от его шуток Дворец правосудия бросает в дрожь. — Во время публичного процесса может подняться настоящий бунт, народ ведь все прекрасно понимает и вовсе не так бестолков, как кажется. Наш король уже достаточно опытен, и, кроме того, он опасается, чтобы не случилось как в Англии, где народ просто взял да и, недолго думая, отправил на плаху собственного монарха. Поэтому у нас тех, кто имеет собственное мнение или мнение, неудобное властям, душат без лишнего шума, тихо. Потом их тела, от которых еще не отлетела душа, бросают на растерзание черни, вызывая у толпы низменные инстинкты. А виноваты оказываются звери-простолюдины, так что священники начинают призывать их к усмирению низменных наклонностей ну и, разумеется, служат мессы до и после суда. Смутьяны исчезают в неизвестном направлении, и никто не узнает, кто они такие и откуда взялись.