— Как он о них отозвался?
— Трудолюбивые, порядочные люди. Он был готов доверить им все, что у него есть.
— У нас есть фотографии Хокни? — спросил Барротт, — Хочу сравнить его с одним из снимков, который я только что видел в офисе Ривза. У меня такое чувство, будто я что-то пропустил.
— На столе лежит рекламная фотография, где он снят с группой, — ответил Ахерн.— А еще найдется с десяток снимков наружного наблюдения.
Барротт начал рыться среди хаоса на столе Ахерна, затем поднял фотографию, которую там нашел.
— Тот самый, — громко сказал он.
Ахерн и Гейлор уставились на него.
— Ты это о чем? — спросил Ахерн.
— Я об этом типе, — сказал он, показывая.— А где другой снимок Лизи, когда она позировала своей подружке, с Демарко на заднем плане?
— Одна из копий где-то там в стопке.
Барротт поискал, потом, удовлетворенно хмыкнув, сказал: — Вот она.
Он взял в руки обе фотографии и сравнил. Через секунду он уже набирал номер сотового телефона Лукаса Ривза.
Как я и ожидала, санаторий, где находилась мама, оказался роскошным и снаружи, и внутри. Ничего удивительного, раз выбирал Эллиотт. Толстые ковры, приглушенный свет, красивые картины на стенах. Я добралась туда около половины пятого, дежурную на входе явно успели предупредить о моем приезде.
— Ваша мама вас ждет, — произнесла она профессионально поставленным голосом, очень подходящим к окружающей обстановке.— У нее люкс на четвертом этаже с прекрасным видом из окна.
Она поднялась и отвела меня к лифту — красиво декорированному устройству с оператором и бархатной скамьей для пассажиров.
— Люкс мисс Оливии, пожалуйста, Мэйсон, — пробормотала моя провожатая.
Я вспомнила, что в дорогих психиатрических клиниках не принято пользоваться фамилиями пациентов. Оно и к лучшему. Другим гостям совершенно необязательно знать, что в их среде появилась миссис Чарльз Маккензи.
На четвертом этаже мы вышли и зашагали по коридору к угловому номеру. Постучав в дверь, дежурная сразу ее открыла.
— Мисс Оливия, — позвала она чуть громче, но все же не выходя за рамки правил, установленных в пансионе благородных девиц.
Я прошла за ней в изящно обставленную гостиную. Мне приходилось видеть фотографии номеров люкс в парижском «Plaza А^ёпёе», и теперь у меня создалось впечатление, будто я вошла в один из них. В дверях спальни появилась мама. Не говоря больше ни слова, эскорт удалился, и мы с мамой посмотрели друг на друга.
Все те бурные эмоции, что не давали мне покоя последнюю неделю, когда мама нашла убежище в квартире Эллиотта, вновь нахлынули с новой силой. Чувство вины. Горечи. Злости. Потом они все отступили, и осталась только любовь. В ее красивых глазах читалось горе. Она смотрела на меня неуверенно, словно не зная, чего ожидать.