Но на деле Нора получала лишь новые синяки и раны. Хотя однажды она с облегчением обнаружила, что у нее, наконец, началось кровотечение, оказалось, что это были всего лишь наружные раны. Ребенок в ней жил. Нора чувствовала себя душевно и телесно больной, но она оставалась беременной — и однажды начала ощущать своего рода уважение к этому существу, которое так упорно боролось за свое выживание.
Поэтому Нора почувствовала что-то вроде сожаления, когда однажды утром ее навестила Манса и сообщила кое-какие новости.
Нора как раз молола пшено и смешивала его с маниоком, чтобы сварить кашу. Она боролась с головокружением и тошнотой, особенно когда ставила на огонь горшок с чечевицей, которую сварила накануне вечером. Аквази должен был есть кашу и суп. Норе же при одной только мысли об этой еде становилось плохо. Она не хотела никакой каши из зерна и мечтала о кусочке хлеба или сыра
— Пахнет хорошо! — сказала Манса, опустила палец в горшок и облизала его. — Много перца, я люблю!
Нора судорожно сглотнула, однако потом опомнилась и подумала о вежливости — а прежде всего о том, что никто не должен заметить ее беременность. Аквази так или иначе уже начал со злобой наблюдать за своей рабыней.
— Возьми себе что-нибудь, смелее, — подбодрила она девочку.
Аквази должен думать, что она сама неплохо подкрепилась.
Это должно было его успокоить. Мансу не нужно было уговаривать дважды. Она залезла сначала в кашу, затем в горшок с острым супом, причем и то и другое ела прямо руками. Нора почувствовала, как в ней снова поднимается тошнота. Однако затем Манса вспомнила о своей миссии.
— Я находить баарм мадда, — прошептала она Норе с заговорщицкой миной. — Было трудно. Она не хотеть, чтобы Нэнни знать, что она делать. Нэнни хочет быть единственной. Но Толо уже делать до того, когда Нэнни пришла к маронам!
Значит, не рабыня, а от рождения свободная чернокожая. Нора облегченно вздохнула. Жены маронов обращались с ней намного лучше, чем освобожденные рабыни. У них не было принципиальной ненависти к белым людям. Однако в Нэнни-Тауне они были в меньшинстве.
Нора наморщила лоб.
— Кто такая Толо? — Она не припоминала женщины с таким именем.
Манса еще раз залезла ручонкой в пшенную кашу.
— Толо не живет здесь, — сказала она с набитым ртом, — не в деревне. Люди говорят, она ведьма...
Нора улыбнулась.
— Это белые говорят о каждой баарм мадда, — ответила она.
— И у нее когда-то ссора с Нэнни. Живет в джунглях, внизу по течению. Один час. — Манса залезла в горшок с чечевицей. — Очень хорошо. Очень хорошо для белой миссис! — Она лукаво ухмыльнулась в лицо своей бывшей хозяйке.