— Как-нибудь справлюсь, — небрежно бросил он.
— Отлично! — Она отступила на шаг. — Но если вам покажется — хоть на секунду, — что она заметила вас, сразу прячьтесь.
Джеймс усмехнулся и отдал Элизабет честь:
— Слушаюсь, мой генерал.
Внезапно Элизабет забыла обо всем на свете.
Она забыла, что не имеет представления, как прокормить своих младшеньких.
Забыла, что леди Дэнбери ведет себя очень странно, и свои опасения, что графиня серьезно больна.
Эдикты миссис Ситон, все до единого, вылетели у нее из головы. И самое главное, она забыла, что ее сердце совершает пируэты каждый раз, когда стоящий рядом мужчина приподнимает брови.
Она забыла обо всем, кроме радости этого момента и озорной улыбки Джеймса Сидонса. С веселым смешком она протянула руку и игриво похлопала его по плечу.
— О, перестаньте, — вымолвила она, не узнавая собственного голоса.
— Перестать что? — поинтересовался он с самым невинным видом.
Элизабет передразнила его, отдав ему честь.
— Вы с такой легкостью и частотой отдаете приказы, — сказал он. — Только естественно, что я сравнил вас…
— Единственное, что от вас требуется, так это посмотреть, как там леди Дэнбери, — перебила она его. Усмехнувшись, Джеймс украдкой заглянул за угол.
— Видите что-нибудь? — прошептала Элизабет.
— Да, вижу леди Дэнбери.
— И все?
— Я не думал, что вас интересует кот.
— Малкольм?
— Разлегся у нее на коленях.
— Мне нет никакого дела, чем занята эта зверюга.
Он притворно обиделся:
— Так бы и сказали.
— Что делает леди Дэнбери? — процедила Элизабет.
— Спит.
— Спит?
— Разве не этим она собиралась заняться?
Элизабет сердито уставилась на него.
— Я хочу знать, нормально ли она спит. Глубоко ли дышит? Не двигается ли как-нибудь?
— Во сне? — озадаченно спросил он.
— Не будьте таким занудой. Люди то и дело двигаются во сне… — Она с подозрением прищурилась. — Чему это вы улыбаетесь?
Джеймс закашлялся, удерживая предательски дрогнувшие губы, и попытался припомнить, когда в последний раз женщина называла его занудой. Дамы, с которыми он общался во время своего недавнего наезда в Лондон, жеманились и кокетничали, осыпая его комплиментами по поводу его одежды, лица и фигуры. Когда одна из них зашла так далеко, что похвалила линию его лба, он понял, что пора уносить ноги.
Он не представлял себе, как это весело — слышать оскорбления из уст Элизабет Хочкис.
— Так чему же вы улыбаетесь? — нетерпеливо повторила она.
— А разве я улыбаюсь?
— Вы прекрасно знаете, что улыбаетесь до ушей.
Он придвинулся к ней так близко, что у нее перехватило дыхание.
— Хотите знать правду?
— Э-э… да. Правда почти всегда предпочтительнее.