Когда музыка стихла, герцог принял из рук местного квистола золотой таз, наполненный слезами, которые несколько дней перед этим собирали плакальщики всех окрестных монастырей, а затем, окунув в неё лагиталь, с четырёх сторон окропил этими слезами верховного квистола, произнося при этом — Нгу Игуна истига руно! Иу мали дису окури Игуна! — После чего, верховный квистол описал рукою, слева направо, в воздухе круг и коснулся ею смиренно склонённой перед ним головы герцога, который вновь встал на колени, и что-то тихо сказал ему.
— Нгу Игуна истига руно! — прошептал Рин — Да снизойдёт в тебя воля Игуна! — вот что он сказал. И всякий кто видел это, не мог удержаться от слёз: столь примерное смирение, являл всем им господин их герцог. И женщины, и мужчины, и дети, глядя на своих родителей, и даже многие из стоящих перед толпой гвардейцев, утирали, катящиеся по щекам, слёзы. Рин тоже, поддавшись общему настроению, пару раз всхлипнул носом, кажется, совершенно позабыв, что он давеча натерпелся по воле своего сеньора. Однако Аша осталась невозмутимой и, припав к его уху громко зашептала:
— Зачем все плачут?.. Ну скажи!.. Зачем все плачут?..
Рин шикнул на неё, чтобы она замолчала, но затем, всё же сжалился над сжигавшим сестрёнку любопытством и, взяв её на руки, зашептал в ответ:
— Во-первых, не зачем, а почему! Зачем — так не говорят. А во-вторых, как же тут не плакать, когда наш герцог, перед которым всяк кланяется, кроме самого короля, смиряет и свою гордость и саму славу свою, из любви к Господу нашему и его посланнику, являя тем самым, всем своим подданным, достойнейший пример для подражания?
— Ну и что? Так ведь это каждый может! — не унималась Аша.
— Как же, каждый! — усмехнулся Рин. — Далеко не каждого допустят приветствовать верховного квистола!
— Подумаешь, квистол! На вид он такой же, как и все, только долговязый! Хотя голос у него приятный! Вот!
Рин слегка растерялся и, не зная что на это ответить, обозвал сестрёнку глупой и вновь усадил её себе на плечи, не обращая внимание на её возмущённые заверения, что это он сам дурак. Но тут, всё вокруг на них укоризненно зашикали, и Аша, обиженно насупившись, замолчала.
Между тем герцог снова поднялся с колен, и вместе со всей свитой, всё время кланяясь верховному квистолу, стал предлагать ступить тому на расстеленные на дороге ковры. Сперва тот отказывался, в свою очередь, настаивая, чтобы первым шёл герцог, но тот и слышать об этом не хотел. Минут десять они так препирались, после чего верховный квистол, решил уступить просьбам герцога и встал на дорожку из роскошных ковров, а затем, в сопровождении герцога, индэрнского квистола и всех придворных, медленно двинулся в сторону возвышения. Те из горожан, что находились там ещё со вчерашнеговечера, наперегонки стали бросаться к ногам Его Непогрешимости, а тот, милостиво благословлял их, окропляя освящёнными слезами из слёзохранительницы. Основная толпа, сдерживаемая гвардейцами, при виде этого, лишь завистливо и благоговейно вздыхала. Наконец, верховный квистол, поддерживаемый под руку герцогом, больше из вежливости, чем из необходимости, ибо был ещё слишком далёк от старости, взошёл на возвышение и, воздев к небесам правую руку, призвал всех к тишине.