А он напился, пожалуй, впервые в жизни, с полкувишна кислого вина. Да и то верно, Хазмат не позволял рабам то, что считал вредным.
Да, у Янгара было много женщин.
И по ту сторону моря, и по эту.
В последние годы они все чаще сами искали его. Останавливали взглядами, тайными жестами, появлялись в жизни, привлеченные не то силой, не то богатством, не то историей, которую он о себе придумал. Были и бесстыдные, и притворно-скромные, терявшие скромность за позолоченной дверью его спальни. Знатные. И простолюдинки.
Вчерашние рабыни.
Сдержанные. Холодные. Страстные.
Всякие.
И больше не было нужды заглядывать в глаза, чтобы поймать отблеск равнодушия, - их руки были холодны. Ни одна не прикасалась к Янгару так, как эта девочка. С нежностью? И с опаской, словно не веря, что действительно может коснуться. С осторожным интересом. Ласково, так, что он скорее угадывал, чем чувствовал ее прикосновения.
- Столько шрамов... - его Налле накрыла ладошкой те самые, что остались от медвежьих когтей. Удар, пусть бы и пришелся вскользь, оставил глубокие раны, и ребра сломаны были, а срослись неровно. И тонкие пальчики жены изучали смятый бок.
Она не отворачивалась и не кривила брезгливо губы, когда думала, что Янгар не видит ее.
- Тебя они пугают?
- Нет.
У Налле глаза вовсе не синие, темно-зеленые с золотой искрой, точь-в-точь, как ее камень. И волосы рыжие, не то медь, не то живое пламя. Не разглядеть.
Янгар пытается.
И наклоняется ниже, касается губами губ. Он знает, как быть с другими. А с нею?
- Что тебе подарить, Медвежонок?
- Зачем?
- Просто так...
...его дом полон чудесных вещей, но понравится ли он жене?
Она думает недолго, но лицо становится таким серьезным, словно этот подарок будет единственным на всю ее жизнь.
А Янгар ждет, гадая...
- Сапожки, - наконец, произносит Налле.
- Сапожки?
Он ждал другого, но... чего именно?
- Красные, - уточняет она. - И мягкие... это... не сложно?
Ничуть.
У нее будут самые лучшие сапожки, которые только можно добыть на Севере. И обещание это Янгар произносит на ухо. А касаясь губами шеи, повторяет вновь:
- Не бойся, больше не будет боли.
- Хорошо, - она устраивается на его плече. - Я не люблю, когда больно.
И ее ладонь выделяется на его коже светлым пятном. Оно скользит от шрама к шраму, и те, задубевшие, загрубевшие, ощущают это прикосновение.
- Я что-то делаю не так? - она смотрит снизу вверх. И во взгляде нет и тени страха.
Рыжие пряди переплелись с черными.
- Все так.