Прежде чем Ава успела сказать какой-нибудь отвлекающий комментарий, чтобы разрядить атмосферу, он подвинулся ближе, обхватил ее за талию, другой рукой поднял ее подбородок, заставляя посмотреть на него.
— Настоящая ты — это женщина, с которой я был прошлой ночью. Живая, щедрая, спонтанная, желающая дарить и получать удовольствие, женщина, идущая навстречу неизведанному.
Ее веки дрогнули, когда он прикоснулся к ее губам нежным поцелуем. Его слова наполнили ее гордостью.
— Ты удивительная, Ава, и я горд тем, что могу помочь тебе в твоем исследовании себя.
Эти слова как будто ударили ее. Она откинулась назад:
— Я не использую тебя, если ты так думаешь.
— Да нормально, если даже используешь, — спокойно произнес он.
Эти слова заставили ее напрячься.
Она не использовала других. Она была любезной, вежливой, вдумчивой. Она всегда ставила нужды других на первое место.
А может быть, Роман был прав? Может быть, это нормально — что-то хотеть для себя?
Поморщившись, она сказала:
— Я не пользуюсь. Я не настолько испорчена, чтобы использовать это… происходящее между нами ради собственной выгоды.
— Счастлив это слышать.
И чтобы доказать это, он поцеловал ее горячим, долгим поцелуем, от которого она забыла сейчас все, все слова, даже собственное имя.
Перелеты всегда казались Аве скучными и утомительными. Но не в этот раз. От воспоминаний о том, что было в самолете, ее щеки пылали гораздо сильнее, чем от влажной жары, которую она почувствовала, когда они вышли из самолета.
— Трансфер нам заказан, — сказал Роман и взял ее за талию, как если бы это была самая естественная вещь в мире.
Она оставила в Канберре бульварных журналистов, которые превратили ее жизнь в ад за последние несколько недель. Здесь она была избавлена от их надоедливых глаз. Глядя на свою руку в руке Романа, она осознала: «Боже, я уже начала новую жизнь! И даже больше!»
Начала она с того, что обрезала волосы и сделала мелирование — светлые пряди искусно освежали прическу — плюс набрала несколько килограммов. Вес добавил мягкости ее прежде угловатой фигуре. Ей нравилось, что больше не нужно считать каждую калорию.
Неверно истолковывая ее заминку, Роман вглядывался ей в лицо:
— Тебе слишком жарко?
Он говорил о тропической погоде Квинсленда, но, все еще под впечатлением от их недавних проделок в самолете, она загадочно улыбнулась:
— Я могу с этим справиться.
Он оценил ее намек и засмеялся:
— Ты мне нравишься больше и больше.
Он потянул ее за руку, и она счастливо зашагала рядом с ним, гордая, когда ловила взгляды, которые кидали на них встречные. Она ненавидела папарацци, а завистливых женщин могла перенести.