Я зашла к Сари. Она вымылась, распустила волосы, расслабилась и выглядела на десять лет моложе. Легко представить себе, что еще десять лет назад она воплощала собой мечту любого молодого мужчины.
– У меня есть еще немного денег из тех, что достались мне от одного человека, который погиб на юге, – заявила я, размахивая крошечным кусочком рыбы, зажатым между двумя бамбуковыми палочками.
Нюень бао отказываются пользоваться кухонными принадлежностями, к которым вот уже на протяжении многих лет все привыкли в этой части света. Здесь, в комплексе До Трана, еду готовили только нюень бао.
– Что? – недоуменно спросила Сари».
– Я готова их потратить. Чтобы купиу свинью. – Веднаитам не положено есть свинину. Но какая разница, раз уж меня угораздило родиться женщиной! Все равно дорога в Рай для меня закрыта. – Или что-нибудь другое, только бы оно обитало не в воде, вот как эту. – Я снова взмахнула рукой с рыбой.
Сари это непонятно. Ей вое равно, что есть, – лишь бы есть хоть что-то. Вечная рыба и вечный рис – что может быть лучше? И, вероятно, она права. Множество людей за пределами этих стен едят чхати, потому что им недоступен рис. А другим попросту вообще нечего есть. Хотя сейчас, похоже, усилиями Душелова ряды последних оказались сильно прорежены, Сари начала рассказывать мне еще об одном Бходи, который у входа во Дворец сегодня требовал встречи с Радишей. Однако мы как раз подошли к освещенной области, где изготовляли наши «страшилки» для вечерних «выступлений», и она увидела что-то, заставившее ее остановиться.
– Неплохо бы перехватить следующего…– начала было я, но Сари перебила меня.
– Какого черта он тут делает? – проворчала она.
Теперь и я увидела, что привлекло ее внимание. Вернулся дядюшка Дой. Какой, однако, он выбрал момент… Интересно и… подозрительно.
Я также отметила, что, даже волнуясь, Сари говорила по-таглиански. У нее были с нюень бао свои счеты. Хотя, по правде говоря, у нас на складе на нюень бао говорила только матушка Гота – ей нравилось выступать в роли страдалицы.
Дядюшка Дой – толстый и маленький человечек, мускулистый и довольно крепкий, несмотря на свои без малого семьдесят. В последние годы характер у него заметно испортился. Он не расстается с длинным, слегка изогнутым мечом, который называет Бледным Жезлом Бледный Жезл – моя душа, так он говорит. В каком-то смысле он жрец, хотя не считает нужным объяснять что-либо по этому поводу. Однако его религия допускает владение боевыми искусствами и использование священных мечей. На самом деле ничьим дядюшкой он не был. Это прозвище у нюень бао является признаком уважения, а все они считали Доя достойным всяческого уважения.