В глубине сердца моего молился я с теплой верой, пока она, забывшись сном, отдыхала предо мной с улыбкой на устах, будто в объятиях светлых грез. Каждый раз, когда я смотрю на нее, я открываю в ней новые очарования, которых не знал прежде. Может быть, она не так прекрасна в глазах других; я был бы рад убедиться в этом. Я с удовольствием припоминал теперь, что Медора находила, ее дурнушкой, а Брюмьер приятной. Если бы эта таинственная красота, которая приводит меня в упоение, только мною могла быть видима и ценима, я гордился бы своим даром постигать ее.
Мы говорили о вас на берегу этого маленького озера, угасшего кратера, расселины которого стали настоящими гнездами диких цветов, Даниелла любит вас и поминает имя ваше в своих молитвах. Она поняла, что я и сам начинаю постигать теперь: взяв с меня слово описывать вам жизнь мою по дням и по часам, вы привели меня к коренному преобразованию моей природы. Я уже не тот, каким помню себя, когда жил, не сознавая как и зачем, теряясь в неопределенных грезах и страшась взглянуть на цель моего существования, когда я жил, не понимая себя, не радея о себе, почти пренебрегая собой и предаваясь иногда унынию, всегда овладевающему людьми, которые жаждут идеала, между тем как общество не представляет и не обещает никакого идеала. Теперь я чувствую, что существую; против воли я испытывал свое сердце и знаю теперь, что оно без трепета, без нерешимости, без лжемудрия всегда прямо направлялось к указанной ему цели: Tutto per l'amore.
И мне ли теперь заботиться о богатстве, об известности, об удобствах, приличиях, о мнении, о моде, обо всем, что делает, говорит и думает свет относительно цели нашего краткого существования? И что мне до этого за дело? Время от времени попадаются мне на глаза новые издания, в которых я вижу выражение желаний, потребностей и мечтаний человеческих. Побольше денег! Даже в романах, которые должны бы быть картиной более чистого идеала, чем финансовые бюллетени в журналах, часто вижу я необузданное стремление к какому-нибудь сокровищу вроде того, какое заключалось в пещерах Монте-Кристо. Я не удивляюсь тому и не возмущаюсь. Я ясно вижу, что в обществе, столь неопределенном и смутном, в этой Европе, которая трепещет от страха и надежды между грезами о баснословном благосостоянии и грозным ожиданием всемирного общественного потопа, пылкие воображения, как воображение Брюмьера, стремятся к осуществлению страшной задачи: разбогатеть или погибнуть. Здесь-то, по моему мнению, зло нашего времени; мы выбиваемся из сил и губим себя, чтобы построить огромный корабль, тогда как нам нужна лишь маленькая лодка.