Это предположение Брюмьера было так основательно, что я было подумал то же посоветовать ему, руководствуясь своим собственным опытом. Нет сомнения, что Медора так упорно желала быть моей женой только по причине моего к ней равнодушия. Но по своему простодушию я не мог учить моего приятеля притворству, напротив, старался убедить его, что в подобных обстоятельствах, приводимых случаем или прихотью, брак его с Медорой сделал бы его несчастным и несколько унизил бы его; но это невозможно было растолковать ему. Он видел в этой женитьбе победу трудную и редкую, борьбу гордости и хитрости, случай, который принесет честь его ловкости в любовных делах и его настойчивости.
— Вы увидите, — говорил он, — что я малый не промах и что осуществление мечты моей, огромное состояние и очаровательная жена будут наградой за мою веру в счастливую звезду мою и доверие к самому себе. Сам не плошай, так и Бог поможет.
— Хорошо, хорошо! Я допускаю, что вы преуспеете, что вы, наконец, будете обладать и этой дивной женщиной, и этим дивным приданым. Что же после? Если вас будут ненавидеть, обманывать?
— Этого уж я вовсе не боюсь! Во-первых, потому, что она холодна и горда; во — вторых, ведь и я не пошлый дурак и сумею заставить любить себя.
— Оставь его в покое, — сказала мне Даниелла, когда мы остались одни, — он не любит ее, он хочет только разбогатеть. А она просто смеется над ним, как и над другими. Разве Брюмьер такой человек, чтобы нравиться Медоре? Он не знатен, не умеет ездить верхом, ничем не славится, ну, словом, ничего у него нет такого, что могло бы вскружить голову Медоре.
— Это правда, но Медора девушка уж очень и очень зрелая, быть может, в ней заговорила чувственность. Он молодец собой, Она ищет раба, а Брюмьер готов играть эту роль, пока ей будет угодно; он не глуп, не без таланта, в нем много самоуверенности…
— Ну, так с Богом, пускай идет за него! Тебе что за дело?
Я видел, что ревность Даниеллы еще не совсем прошла и может снова пробудиться при малейшем подозрении. Я успокоил ее уверением, что забочусь о Брюмьере, а не о Медоре.
На другой день у нас был жаркий разговор с лордом Б…, который посещает нас иногда по утрам. Вообразите, что леди Гэрриет вздумалось дать Даниелле приданое; она переговорила об этом с аббатом Вальрегом, и вот причина, почему он вдруг так успокоился. Документы, которыми я могу подтвердить законность моего брака с Даниеллой, уже получены, и я должен завтра отправиться в Рим вместе с ней и с моими свидетелями, чтобы исполнить некоторые формальности у французского консула. Леди Гэрриет намерена при этом случае укрепить за моей женой приданое в сто тысяч франков, и я должен был почти ссориться, чтобы отделаться от этого щедрого подаяния, Лорд Б… понимает отказ мой принять деньги в награду за мой просто человеческий поступок на Via Aurelia; он согласен, что я поступил бы подло, если бы, спрятавшись, безучастно смотрел на грабеж, а может быть, и убийство, и что я еще не заслуживаю вознаграждения за то, что я не подлец. Он признает также, что Даниелла, ухаживая за его больной женой и разговаривая с ней умно и кротко, так что умела тронуть ее и водворила некоторое спокойствие и счастье в семействе, повиновалась только прекрасному внушению своего сердца, и что за такие услуги платят также сердцем, а не кошельком.