Эти звуки то замирали, сливаясь в одну тоскливую мелодию, то возрождались с невероятной силой. И тогда рыбакам, слушавшим песню лебедя, чудилось, будто плачет он, прощаясь с подругой. Печальная песня становилась всё тише и тише и в полночь оборвалась. Её сменили глухие удары крыльев о воду. Это птица отбивалась от наседавшего льда.
Утром в небе блеснуло яркое солнце. Алмазными искрами заиграл иней на льду уже замёрзшего озера. Рыбаки вышли на пригорок и удивились — на озере не было птицы. До прибрежного камыша тянулась тёмная полоска изломанного льда. Это был след лебедя. Там, в густом камыше, где кончался след, лежал, распластав по льду крылья, лебедь. Он не добрался до берега, обессилел и умер. Только тогда и догадались рыбаки, что в эту холодную осеннюю ночь он пел свою последнюю лебединую песню.
Рыбаки принесли мёртвого лебедя на заимку, а дед Родион сделал из него чучело, которое мы и увидели в его зимовье.
Мартовские ночи были ещё холодными. Наша геодезическая экспедиция с невероятными трудностями продвигалась в глубину мало исследованных гор Восточного Саяна и тащила на себе и на нартах всё своё продовольствие и снаряжение. За день люди так изматывали свои силы, что рады были краткому отдыху, а после ужина тотчас же засыпали крепким сном.
В эту ночь нас приютили старые кедры, растущие группой под одним из многочисленных отрогов.
Ветерок, не переставая, гулял по тайге. Он то бросался на юг и возвращался оттуда с теплом, то вдруг, изменив направление, улетал вверх по реке и приносил оттуда холод. Он-то и взбудоражил под утро наших собак. За час до рассвета меня разбудил их лай. Днепровский, был уже на ногах. Я вскочил, торопливо натянул на себя верхнюю одежду и, отойдя от костра, прислушался. Злобный лай собак доносился из соседнего ложка. Не было сомнения: Лёвка и Черня держали зверя. Но кто этот зверь, к которому так азартно рвались собаки? Порой до слуха доносился не лай, а рёв и возня, и тогда казалось, что собаки уже схватились «врукопашную». Мы бросились к ружьям. Лагерь уже не спал. Днепровский заткнул за пояс топор, перекинул через плечо бердану, не торопясь, стал на лыжи. Я, с трудом сдерживая волнение, последовал за ним.
Собаки продолжали лаять. Мы бесшумно подвигались к ложку. Светало; всё яснее вырисовывались горы, ущелья и лес. Перевалив небольшую возвышенность, мы увидели впереди тёмное пятно. Это небольшим оазисом рос по северному склону ложка ельник. Оттуда-то и доносился лай, попрежнему злобный и напорный. Задерживаемся на минуту. Нужно было определить направление ветра, чтобы, скрадывая зверя, не спугнуть его раньше, чем увидим. Пришлось правой вершинкой обойти ложок и спускаться к ельнику против ветра. А вокруг всё больше и больше светлело. Высоко над горизонтом повисла зарница, вестница наступающего утра.