Это было что-то вроде философского трактата в смеси с инструкцией к миссионерству. Обоснование труда было простым: если не противовопоставить Тьме силу слова, силу Музыки Эру, которую понесут в разные народы специально подготовленные люди — то
мечи, храбрость и верность защитников Запада неизбежно уступят: волны и волны оглушённых вражескими речами народов будут катиться с Востока, и какая-то неизбежно окажется достаточно большой и опьянённой ложью, чтобы захлестнуть Средиземье до самых Серебристых Гаваней. Так и написал! И вот теперь дал прочесть Эйнору, сам сидел рядом и растолковывал написанное по-русски.
Эйнор читал и слушал очень внимательно. Невероятно внимательно. Ни разу ничего не переспросил и не уточнил, но внимание было даже в его дыхании, даже во взгляде…
— Это понравилось бы Саруману, — сказал он задумчиво, когда Гарав закончил и извинился, что это так — пока наброски, да и то малая часть. — Честное слово, тебе стоит с ним об этом поговорить. Я устрою вам встречу при первой возможности.
— С Саруманом? — Гарав насторожился и притих. В свете его знаний о Сарумане такая похвала казалась скользкой, а перспектива не радовала. Впрочем, сейчас-то Саруман, кажется, всё-таки «нормальный»… — А ты-то сам что скажешь, Эйнор?
Эйнор ответил не сразу, и стало слышно, как песок — поднялся ночной восточный ветер — шуршит и скребётся о полог палатки.
— Помнишь изображение Эру у лоссотов? — вдруг спросил он, и Гарав удивлённо кивнул. — Я боюсь вот чего… Точнее — я не понимаю. Ещё точнее — я не знаю. — В голосе Эйнора неожиданно прорвалась мука, Гарав даже придвинулся ближе, заглянул в лицо. — Если можно докатиться — не худшему из народов людей! — до изображения Единого в виде обмазанного тухлой кровью идола… не станется ли так, что из храмов Тьмы они повыкидывают статуи Неназываемого, чтобы… чтобы поставить туда новые статуи — и тем кончится дело? Гарав, понимаешь, даже Люди Сумерек не слышат Музыки внятно. Что уж говорить о Людях Тьмы! А ведь её все должны были слышать, так было задумано — но — не слышат! Самое страшное… — Он мучительно потёр виски кулаками, даже надавил. — Ох, Волчонок… Мне рассказывал однажды Фередир про вождя по имени Вотэйн, который объявил себя богом, он эту историю любит… Люди не хотят слышать. Им проще, когда бог живёт в соседнем доме, только побольше, и с утра швыряется молниями в тех, кто ночью злодейски обмочил соседский забор… Даже для тех, кто близок к нам по крови. Ты пишешь — придут умные и добрые и научат их… Но тут же ты пишешь, что этих умных и добрых могут поднять на копья, и, чтобы такого не случилось, придут храбрые и сильные, чтобы охранять умных и добрых… Как там у тебя?