Гарав пробежал мимо дома, возле которого корчился приколотый копьём к плетню мужчина с топором в руке. Рядом лежал зарубленный латник и пытался встать мальчишка лет десяти — у него была почти отрублена правая нога под коленом и распорот живот. Левой рукой мальчишка запихивал в себя внутренности, смешанные с землёй, а правой сжимал охотничье копьё, упрямо стиснув синие губы. Из дома двое воинов за руки выволакивали истошно кричащую раздетую женщину, следом ещё один волок, пятясь задом, сундук — мальчишка метнул копьё, попал воину в спину, и тот опрокинулся, но тут же вскочил и стал с руганью рубить мальчишку — как попало, брызгая кровью, никак не приловчась прикончить. Истекающий кровью, в чёрных ранах, тот вцепился в воина руками и зубами закусил его бедро под кольчугой… Гарав вильнул, оббегая их — в сторону шарахнулась ещё одна женщина, прижимавшая к себе ребёнка (второй, постарше, молча цеплялся за её подол). Полные ненависти и ужаса глаза — всё, что жило на её лице.
— Бегите, убегайте! — крикнул им Гарав, забыв, что они могут и не понимать адунайка.
Почти сразу на него кинулся здоровенный мужик с копьём наперевес; в долю секунды Гарав узнал человека, который весной хотел выкупить его на дороге недалеко отсюда. Сейчас он собирался Гарава убить. Оруженосец ловко, заученно уже подставил и повернул щит, выбросил вперёд и вверх Садрон — холмовик всей массой наделся на клинок и рухнул к ногам парня; Гарав наступил на тело и выдернул оружие. Холмовик умер сразу, меч прорубил сердце… Женщину схватил за волосы какой-то воин, она выпустила младшего ребёнка, старший с плачем бил кардоланца по щиту за спиной кулаками; Гарав ногой отбросил латника от женщины, и та, подхватив детей, канула в дым между домами. Латник вскочил, они с Гаравом дважды скрестили мечи, и их разделили метнувшиеся откуда-то сбоку истошно блеющие овцы…
…Одна из последних схваток шла у жилища тана — того самого, который ругался той же весной с конвоирами. Даааа… Недёшево дался княжеским воинам седой богатырь-тан. В хорошем доспехе, с длинным мечом в одной руке и небольшим топором в другой, долго бушевал он, как ураган или горный медведь — и, когда лёг наконец у входа в родной дом, не выпустив оружия из раскинутых рук, то вокруг лежали мёртвыми пять воинов. Один из них был рассечён вместе с доспехом наискось — от плеча до бедра. А ещё двое лишились рук; раненых же было больше полудюжины.
Тяжело дыша, кардоланцы стояли над телом поверженного гиганта. И, по чести сказать, никто из них не ощущал радости победы, а было как-то горько и тяжко, не оставляло чувство свершившейся